Игорь Вереснев - Аборигены галактики

«К дьяволу, – подумал он. – Майер же сказал: можешь не торопиться. Вот и не буду… Гулять, веселиться с этой золотоволосой нимфой, коль уж она сама позвонила…»

– Вы уже обедали, Илга? – с надеждой спросил он.

– Обедала, – мстительно сообщила она. – И кофе пила… От которого вы тогда так позорно бежали.

– Бежал, каюсь, – пробормотал Силантьев. – Увидел этот дурацкий портрет и сбежал. Испугался, что вы станете смотреть на меня вот такими глазами!

Он показал – какими.

Илга рассмеялась.

– Я и смотрела… – сказала она, – своему автограву вслед…

– Машину я вернул.

– Не вы, а этот жутковатый тип…

– Октавиан-Клавдий… – уточнил Силантьев. – Это, если хотите знать, мой крестник… Да, представьте себе, двухголовый си-гуманоид с шестой планеты в системе Антареса…

– Крестник?! – удивилась красавица. – Удивительно!.. Впрочем, и не удивительно вовсе, зная вашу работу…

– Так, может, поужинаете со мною? – продолжал испытывать судьбу вице-секретарь.

– Я подумаю, друг беглец, – заявила Илга. – Но учтите, вам придется придумать что-нибудь пооригинальнее банального кафе с субэл-официантами…

– Я обязательно что-нибудь придумаю, – с жаром пообещал Силантьев, но облачко объемного изображения Илги уже растаяло.

Силантьев вздохнул и вновь попытался сосредоточиться на введении. Получалось плохо. Звонок Илги окончательно выбил его из творческой колеи. Тогда Силантьев решил ознакомиться с отчетами полевых сотрудников, поступившими на домашний терминал за последние сутки, – отпуск отпуском, но и о работе забывать не след. Сначала он увлекся, но потом поймал себя на том, что то и дело посматривает в окно, по романтичной моде позапрошлого века заключавшее кабинет в единую прозрачную полусферу. Сейчас окно напоминало обзорный «фонарь» туристической субмарины, пелена несущегося снега за ним казалась облаком криля, влекомого подводным течением, стремительно проносящиеся в вышине патрульные глифы – бело-голубыми рыбинами, а плывущие автогравы – раскоряченными, фосфоресцирующими медузами. Большего из-за своего стола Силантьев разглядеть не мог, но хорошо представлял сугробы на замерзшей глади Исети, смутно, сквозь метель, чернеющие скопления голых деревьев да щетинистые пятна и полосы кустарника, растущего вдоль пешеходных дорожек усадебного парка.

Лесную Гриву заметало, словно заполярный Диксон. Субэл-дворники едва успевали расчищать тропинки в парке, огорчая своей нерасторопностью владельца – любителя пеших прогулок. Система подогрева на открытой посадочной площадке не справлялась с растущим как на дрожжах снежным наметом, из-за чего собственный автограв вице-секретаря превратился в сугроб. Хуже было то, что раздвижные дверцы персональной ТЛП-кабины, весьма неудачно расположенной во дворе усадьбы, обледенели и не желали закрываться, из-за чего датчики герметичности блокировали и отправку и прием. Впрочем, маленькие неудобства, причиняемые непогодой, были легко устранимы, но Силантьев не спешил с этим, ему нравилось ощущение отрезанности от большого мира. Сидеть бы так до самого Нового года. Не одному, конечно, а с Илгой. Пригласить ее к себе, в качестве компенсации за позорное бегство? В эту-то берлогу? Представить страшно. Нет, нет, лучше уж подыскать приличное местечко в городе.

Силантьев вспомнил предновогодний Екатеринбург. На вьюжных площадях сверкали разноцветными огнями елки. Витрины кафе и ресторанов были разрисованы по давней традиции снежинками и елочными шарами. В вездесущей рекламе Службы Доставки сквозили сказочные мотивы. А на улицах то и дело можно было встретить Деда Мороза, раздающего, в компании Снегурочки, подарки прохожим всех возрастов. Тогда вице-секретарь и сам облачился в синтетическую шубу и стал совершенно неузнаваемым из-за накладной бороды. Ведь в его рабочем календаре значилось посещение Верхнетагильского интерната для детей из неблагополучных миров. Эту часть своей работы он любил особенно – видеть радость на лицах ребятишек, привыкших у себя на родине к голоду, чудовищной антисанитарии, а то и к свисту пуль и грохоту бомбовых разрывов, можно ли придумать лучшую награду для сотрудника Контакт-Центра? Но, увы, после того счастливого дня прошла уже неделя, и пока ничего особенно радостного Роману Витальевичу не предстояло. Разве что Илга сменит гнев на милость и позволит своему не юному поклоннику пригласить самую красивую женщину Вселенной на ужин…

«Надо бы и впрямь придумать что-нибудь оригинальное…»

Мелодичный сигнал служебного информера выдернул Силантьева из трясины меланхолических размышлений. Поведя ладонью над блестящей поверхностью рабочего стола, он активировал видеокомм. Над столом появилось лунообразное личико Фумико. Она руководила пресс-службой Контакт-Центра уже не первый год, но Силантьеву почему-то казалось, что друг Никамура лишь вчера приступила к работе, столько свежести и неподдельного энтузиазма было в ее голосе, порывистых движениях, взгляде. И хотя в Центре работали тысячи людей и сотни инопланетян, никому он не был так рад, как этой нестареющей японке. Внешность Фумико была обманчивой. Неудивительно, что журналисты, впервые имеющие с ней дело, впадали в заблуждение, надеясь вытащить из нее больше сведений, нежели содержали официальные коммюнике. В особо сложных случаях вроде Тестурианского инцидента шквал, именуемый в прессе «широким общественным обсуждением неудачных результатов работы Контакт-Центра», накрывал всех его сотрудников с головой, но друг Никамура виртуозно дозировала информацию, излучая неизменную искренность и дружелюбие. И пока она держала оборону, остальные успевали собраться с мыслями.

– Друг вице-секретарь, – прощебетала Фумико. – Вы просили напомнить о прибытии нибелунгера с Медеи. «Альбатрос» прибывает в Кольцово-4 в семнадцать часов по региональному времени.

– Спасибо, Фумико-сан, – отозвался Силантьев, даже не пытаясь скрыть удовольствия видеть ее. – У меня будет к вам просьба. Пожалуйста, пришлите к моей берлоге какое-нибудь транспортное средство. Боюсь, мне свою «Ласточку» не откопать. А ТЛПэшка что-то барахлит. Не хотелось бы застрять в ней до Нового года…

Руководитель пресс-службы звонко рассмеялась его неуклюжей шутке. Человек, мало знакомый с Фумико Никамура, мог бы заподозрить ее в неискренности, но только не Силантьев.

– Хорошо, друг вице-секретарь, – произнесла она и отключилась.

Вице-секретарь машинально посмотрел на бледный призрак виртуального циферблата: до прибытия «Альбатроса» оставалось чуть больше часа.

Медея…

Когда Силантьев вспоминал о ней и его вдруг одолевала беспричинная тоска, он вызывал из памяти домашнего терминала старую фотографию. В те времена, почти сорок лет назад, в большой моде были снимки, сохраняющие живое дыхание запечатленного мгновения – дуновение ветра, шорох морского прибоя, солнечный зной. Правда, на Медее ветра редкость, морей нет совсем, да и с солнечным зноем не заладилось. Густое облачное марево вечно окутывает, раскинувшийся от полюса до полюса, единственный континент этой сумрачной планеты. Лишь горные хребты, словно гребни дремлющего ящера, пронзают облака, выставляя обледенелые пики не слишком горячим лучам Эпсилон Индейца. Сползающие с вершин ледники питают бесчисленные реки, что грохочут в межгорных котловинах, понемногу теряя силу и расплываясь в бескрайности болотистых низин. На Медее мало солнца, поэтому тепло старого снимка исходит от улыбок. Они тогда часто улыбались, юные, бесшабашные стажеры Контакт-Центра – Ромка, Маринка и Сандро, в просторечии Арамис, Миледи и Лорд. Впрочем, к Маринке прозвище так и не пристало. Не слишком-то галантный Лорд дразнил ее Маринкой-Тартинкой. И она не обижалась, улыбка не сходила с ее счастливого лица. Да они тогда часто улыбались, и когда учились в одном лицее, и когда всех троих приняли на факультет галактической дипломатии, особенно когда их вместе отправили на стажировку на одну планету.