Игорь Вереснев - Аборигены галактики

На Медее они тоже поначалу улыбались. А после того, что случилось в Холодных пещерах, улыбаться стали реже, особенно – друг дружке…

И все-таки Силантьев вызывал из голографической памяти домашнего терминала эту фотографию, украдкой от себя самого подносил к ее разноцветным призракам ладонь, чувствуя исходящее от нее тепло…

Хлопнув ладонью по ни в чем не повинной столешнице – старый снимок свернулся в сверкающую точку и исчез, – вице-секретарь решительно поднялся. Рабочее кресло, словно прирученное облако, сиротливо скукожилось. Как всегда, Силантьеву стало его жалко. Он вообще не разделял новомодных веяний в искусстве интерьера. Эмпатическая мебель – это же кошмар! Стол, генерирующий альфа-волны, восстанавливающие работоспособность уставшего от бесконечной цифири отчетов мозга. Кресло, массирующее затекшие седалище и спину, до того, как «сиделец» успевал ощутить застой в сих местах своего, уже не слишком спортивного тела. А в спальне поджидала кровать, баюкающая всякий раз, когда к старому холостяку приходила в гости бессонница…

«Сборище подхалимов, а не мебель…»

Силантьев давно бы изгнал из своего дома всю эту нечисть, но положение обязывало быть на острие прогресса, иначе неудобно перед гостями из других миров.

«А ведь Лорд небось в присутствии этих самых гостей не испытывает ни малейших неудобств, – с внезапным ожесточением подумал Силантьев. – И уж тем паче – угрызений совести. Правда, к нему в гости добровольно не ходят…»

Ох, что-то зря он вспомнил о бывшем друге, только настроение себе испортил. В светлом и чистом мире Земли существует единственное темное, почти непроницаемое пятно, последнее учреждение, окутанное завесой отвратительной секретности, так называемый Карантинный Комитет.

Зябко поеживаясь, словно уже очутился на январской стуже, Силантьев покинул кабинет и вышел на террасу, на ходу протянул руку к гардеробной нише и тут же обрел строгую, почти форменную куртку с капюшоном и подогревом. Мгновение назад куртки этой не существовало вовсе – «эмпатический шкап» соткал ее из коротко живущих полимеров. Стоит швырнуть куртку обратно, и она вновь распадется на молекулы. Просто и эффективно. И нет нужды ни в стирке, ни в глажке, ни в пришивании пуговиц. Против этого новшества Силантьев ничего не имел, ибо с детства терпеть не мог возни с одеждой.

Правда, поговаривают, будто этим нововведением был недоволен сам Верховный Сумматор, что неудивительно – Старик застал еще те времена, когда над изготовлением одежды трудились целые фабрики.

Силантьев невольно усмехнулся, представив недовольного Старика – эту седовласую глыбу, которую за глаза почтительно именовали Человеком-Эльбрусом. Настроение сразу улучшилось. Ведь в отличие от Сандро Лордкипанидзе Верховный Сумматор был милейшим человеком. Особенно когда восхождение социально-экономической кривой на статистических графиках было стремительным и неуклонным. Все знают, что умиротворенность Человека-Эльбруса напрямую зависит от счастья всего человечества.

За окном, сверкая красно-голубыми маячками, опустился патрульный глиф – Фумико, как всегда, безукоризненно выполнила просьбу вице-секретаря. Силантьев подошел к двери, по детской привычке наклонив голову и выставив руки вперед, хотя уровень сопротивляемости силового поля, заполнявшего дверной проем, не превышал силы поверхностного натяжения оболочки мыльного пузыря. Ледяной ветер немедленно швырнул в лицо вице-секретарю пригоршню снежинок, рванул полы куртки, а когда Силантьев повернулся к нему спиной – нахлобучил на голову капюшон. Нырнув в теплый салон, протянул руку к панели управления, чтобы задать маршрут, но понял, что Фумико уже все сделала. Параметры скорости, высоты эшелона, расчетного времени прибытия выстроились зеленой колонкой – совершенно лишняя информация для пассажира, и не думающего брать управление на себя. Впрочем, субэл-пилот из вежливости подождал, а вдруг пассажир все же пожелает задать иные параметры, и не дождавшись, плавно поднял глиф над землей. Пурга, беснующаяся над городом, попыталась навязать воздушному кораблику свою волю, но субэл-пилот мгновенно справился с лишним боковым моментом. Глиф быстро набрал крейсерскую скорость, встроился в заданный программой эшелон и, посрамив зимнюю непогоду, помчался к главному космопорту Екатеринбурга.

Если смотреть на море вдаль, то оно было зеленым, а если себе под ноги – то синевато-серым и прозрачным. По-настоящему прозрачным, так что сквозь толщу воды видны уходящие вглубь каменные ступени, обвалившиеся стены домов, осколки керамических амфор. А если подняться по крутому склону чуть выше, то и весь утонувший две с половиной тысячи лет назад город можно разглядеть. И разноцветных рыбин, совершающих теперь променад вдоль его набережной. А если пройти еще выше, обогнуть карликовые оливы, невесть как выросшие среди скал, миновать ровную площадку, на которой они всегда оставляли взятый напрокат автограв, то откроется вид на чудную крошечную бухту с удобным пляжиком, устланным бело-черной галькой. Тропинок, чтобы спуститься туда, не было, но Римка знала секрет.

– Ну что, город на месте? – поинтересовался Тимур, оглянувшись через плечо на сестру, цепляющуюся за колючие ветки кустарника.

– Куда он денется! Ай!

– Укололась?

– Так, самую малость. А ты чем занимаешься? О работе думаешь?

– Нет. Камешки в воду бросаю. Считай!

Он выбрал плоский голыш, взвесил на ладони, примериваясь. И резко бросил. Камешек запрыгал по воде, отсчитывая «блинчики».

– Всего-то пять! – снисходительно констатировала Римка.

– Шесть!

– Пусть шесть. Все равно до рекорда далеко.

– У тебя и так не получится.

– Фи, нашел чем хвастаться. Во-первых, я маленькая, а ты большой. Во-вторых, я школьница, а ты старший инспектор Кей-Кей. В-третьих, ты чемпион континента по форсблейдеру, а у меня только второй юношеский.

Тимур смерил сестру взглядом. Не такая уж и маленькая. В отличие от брата, она удалась в отца – долговязая, широкая в кости. Так что в свои тринадцать уступала брату едва полголовы роста. Но остальные доводы были вполне справедливы, и он уже готов был их признать, однако у Римки имелся и еще один, решающий:

– В-четвертых, это еще не факт, что не получится!

Она подошла к воде, тоже выбрала камешек. И наклонившись, ловко запустила его в море. «Блинчики» у нее получились частые и мелкие. Много.

– Шесть, – быстро подсчитал Тимур. – Ого, молодчина!

– Вообще-то семь.

– Нет, последний не засчитывается. Отрыва от воды не было.

– Не придирайся. А то и восемь сделаю.