Сергей Анисимов - Гнев терпеливого человека

– Еще раз: это наглость, с самого начала. Глупо было даже надеяться. И да, я прекрасно понимаю, что это вообще было неправильно. Калининградский оборонительный район накачан военными городками, гарнизонами, складами. Очевидно, следовало продолжать работать там. Если не по колоннам и постам, то хотя бы по коллаборационистам и нефтянке. Но…

Когда Антон замолчал, его не поторопили, и он испытал за это такую яркую и теплую благодарность, что удивился сам.

– Но не хватало уже никаких нервов. Я не знаю, они вывеску собираются делать из Калининградской области, что ли? Для европейских телезрителей? Виселицы по перекресткам так и не стоят – лично мы не видели. Цивилизация какая-никакая осталась: народ с голода сию минуту не мрет. Даже часть старых флагов висит. Немецких и польских в три раза больше, американских видали считаные штуки. Но и наши старые есть, триколоры. Но меня, нас, даже не то напрягало, что нет такой оккупации, какая в тот раз была. В смысле, не в Калининградской области, а… То есть в Калининградской, но как было тогда, раньше везде…

Он понял, что запутался окончательно, и криво усмехнулся.

– А то хуже, что население почти все устраивает. Большинство. Подавляющее. Из уцелевших военных, на мой взгляд, больно мало действующих групп родилось. По тому, что мы видели, – капля в море. Но полно же парней и мужиков призывного возраста да в запасе! Подобрали в руки, что нашли потяжелее и поскорострельнее, разобрались по командам – и айда ближайший блокпост потормошить. Да щас! Ни фига! Все сидят по квартирам и напряженно смотрят телепередачи польского и германского телевидения. И местные каналы на русском, которые снова прорезаться стали. Там все такие сахарные-сахарные! Типа «Эх, жисть-то какая наступит расчудесная! Вот как только этих совков там добьем… Немного осталось уже, чуть-чуть совсем». Вот те голоса помните, которые в рекламе? Идиотски счастливые? Вот этими самыми голосами и говорят.

Антон потрогал себя за горло ладонью и отвел мутный взгляд в сторону. С десятком таких любителей теплого кресла перед телевизором они за эти недели пообщались. Половина была твердо уверена, что если «Баварское» выдавать пока еще не начали, то уже вот-вот начнут. Возможно, кто-то уверен не был, но искренне делал соответствующий вид. Остальные с оглядкой возмущались агрессией, но полагали, что нет шансов дубьем выгнать вражеские дивизии с родной земли. Поэтому ничего не поделаешь. Надо сосредоточиться на заботе о семье. Оглядеться получше, подождать, не случится ли чего-нибудь неожиданно хорошего. Один умник на полном серьезе убежденно расписывал, как вот-вот долбанет Йеллоустонская кальдера – какой-то там подземный мегавулкан. И вот тогда-то… Моряки тоже смотрели в том году этот кинофильм про вулкан и мировой потоп, все трое. Но фильм был не документалистикой, а бредом, поэтому обидевшегося мужика обложили в три горла и заставили заткнуться. Тот заткнулся, потому что они были вооруженные и нервные, почему бы и нет?

Другие придумывали что-то еще. Или не придумывали, а просто вздыхали либо скрипели зубами, но присоединяться к обвешанной оружием группе не хотели. Или хотели, но не могли. Или могли даже, но вот точно не сегодня. Вариантов таких ответов они слышали немало. Во всех них не было бы ровно ничего особенного, если бы они звучали «среди других», хотя бы пополам, хотя бы в соотношении три к двум. Но ни хрена, все собеседники без исключения, со своими разными характерами и возрастами, твердо или мягко вели дело к одному: нет, ребята, воюйте сами, без нас. Нам жизнь дороже, какая ни есть… Десятки – и далее сотни, тысячи и сотни тысяч молодых мужчин сидели по домам. И с негодованием либо тоской смотрели на ходящие по их улицам патрули чужаков. Немногочисленные исключения – это были стариканы, постарше комбата, с трудом передвигающиеся по своим собственным дворам. Был один сопляк, которому даже пятнадцати еще не было. Этот рвался в бой, как Леня Голиков, но его мать смотрела так, что даже курсанты сказали «подрасти, тогда приходи». Еще они видели одного раненого, которого на околотках мелкого поселка выхаживала одинокая бабка, опасающаяся соседей. Этот был вояка, пограничник-срочник, и вот этот готов был рвать врагов зубами, но с травматической ампутацией особо никого не догонишь, увы.

Так они и остались вчетвером. А потом и втроем. Оправдываться Антон ни перед кем не собирался, просто объяснил:

– Ему все хуже становилось, мы это каждый день видели. Ни астма, ни сердце, ничего, но ему сил в ногах не хватало. Надо быстро идти, а он начинает хромать, а потом останавливается и ждет, пока ноги снова пойдут. Сначала каждые двести метров такое, потом, под конец, уже каждые сто или меньше. Говорил, что застудил. Мы сначала думали вместе двигать… Машина ведь, а не бегом. Но уже на маршруте стало ясно, что нет, вместе не доедем. Он сам предложил остаться, «выйти на остановке», ха. Угадайте, где?.. Я даже вместе вернуться предложил, но тут он уже сам на принцип пошел.

Капитан-лейтенант скосил глаза на курсантов: те сидели как каменные. Возразить что-то было трудно, обвинить его во лжи невозможно: именно так все и было. Дергающее ощущение где-то в глубине совести не уходило. Так помогший им со своим пулеметом, сделавший честную четверть работы в самой их лучшей засаде – старый моряк становился обузой, и это было понятно и ему, как командиру группы, и всем остальным.

– Ну?

Антон не понял вопроса, и разведчик, поддерживаемый своими бойцами, весьма вежливо переспросил: комментарий про «выйти на остановке» он не понял.

– В Мариямполе, еще до Каунаса… Попрощался с нами, душевно так… Советов нам дал напоследок. Много.

– И пошел?

– И пошел. Указал, где остановиться, патрон дослал и пошел.

– Твою ж мать…

Сказано было с чувством. С правильным – с тем самым, с каким надо. Антон прикрыл на мгновение глаза. Лицо уходившего на смерть старика-морпеха он помнил отлично. Впрочем, тот не сомневался, что напоследок повеселится. Шумнет, чем бог послал. Выглядел он не обреченно, а даже, пожалуй, весело. Впрочем, их самих тоже на кураж пробило. Может, потому и прошли, а?

Он обвел своих ребят взглядом: Роман посмотрел мрачно, Дима согласно кивнул. Польская машина и польская форма не гарантировали ничего. Физиономии на фотографиях с идентификационных карточек были похожи на их лица только очень отдаленно. Из десятка фото они отобрали три, которые более-менее подходили по возрасту и типу лица; старому морпеху категорически не подошла ни одна: ни единого старшего офицера среди убитых им врагов не имелось. Машина, которую им повезло захватить, была двухосным фургончиком типа старого «рафика», – но почему-то с маленьким г-образным кузовом сзади. В нашедшихся в бардачке документах было написано: «SMTS MLR-1», но никто из них не имел понятия, что эти аббревиатуры обозначают и какая из них соответствует индексу автомобиля, а какая заводу или вообще типу техники. Такого они никогда не видели.