Сергей Чехин - Метро 2033: Свора

Август 2033

Белгород, Крейда

В неполные восемь Саша вела себя, как годовалый младенец: бессвязно бормотала, пускала слюни, передвигалась ползком и орала по поводу и без. Всякий раз, когда покосившийся домишко сотрясался от рева и плача, Герман хватал сестру в охапку и нес матери на диван. Женщина, похожая на закутанную в тряпье мумию, укачивала ее, напевала колыбельную, и лишь тогда бедолага забывалась беспокойным сном.

Глядя на это, парень благодарил бога, что родился и вырос здоровым и сильным, а это в прекрасном новом мире – уже подвиг. Жизнь на Крейде – бесконечная гонка со смертью, и с каждым годом черный катафалк сталкивал в кювет все больше и больше машин. И если поначалу с пробега снимали старые, проржавевшие до дыр развалюхи, то ныне скелет за рулем подобрался в упор к лидерам заезда.

– Ты куда? – спросила мать, вздрогнув от скрежета засова.

– По делам, – буркнули с порога.

– Знаю я твои дела. Связался с этой шайкой… Запомни, мы живем на Крейде, но мы не крейдеры. И никогда ими не станем.

– Мой отец был крейдером! – в сердцах выпалил парень.

– И погиб из-за этого! За ним собрался? А о нас подумал? Что мы делать будем, если сгинешь?

– То же, что и сейчас. Гнить в помойке и подыхать от голода. Мне такого счастья не надо.

– Герман! Вернись сейчас же!

Он пяткой захлопнул дверь и вышел во двор. Накрытый целлофаном парник нуждался в срочном уходе, но подростка достало таскать воду и копаться в навозе. Пацаны с Завода такой чепухой не маются, для грязной работы есть «левые», и Герман спал и видел, как Капитан пожалует ему настоящий ствол, а кольщик набьет первую татуировку.

Попасть на Завод означало попасть в рай. Самогон рекой, жратвы навалом, охочие до ласк девки и реальные дела, а не мышиная возня. Да, могут убить: крейдеров в городе никто не жалует. Но с тем же успехом сдохнешь и в собственном доме – от голода, чудовища или вражеского налета. Или просто спьяну разобьешь башку об пол. Или даже по трезвяку – поскользнулся, упал, труп, мало ли таких случаев? Да и свои грохнут за милую душу, ведь у «левых» прав не больше, чем у рабов или крепостных крестьян: пока платишь оброк за крышу – не тронут, а если урожай погиб – считай, погиб и ты, так на кой хрен тогда трястись за свою жизнь, коль она что тут, что там и мокрой сиги не стоит. В жопу такие расклады. Лучше прожить год, как волк, чем сто лет – как баран.

Герман окинул снулым взглядом накрытую грязным целлофаном клеть и вытащил спрятанную в водосточном желобе дубинку – черенок от лопаты с ржавым набалдашником и оплетенной шнурком рукояткой. Это лучшее, что он мог себе позволить, ведь шмонать хаты «левым» нельзя, все высотки и промзоны вокруг Завода давно забиты и поделены, и если застукают с хабаром – кончат на месте, и радуйся, если кончат быстро.

Вот и приходится рыться по помойкам и заброшкам, откуда все ценное двадцать лет назад еще вынесли – за два года до рождения славного мальчугана по имени Герман Гридасов. Радовало лишь то, что в наследство от отца досталось приличное барахло: обрез и патроны забрали в общак, а вот одежку оставили. Берцы, теплые джинсы, кожаную куртку и серую толстовку с капюшоном и вышитыми белым цифрами «31» – все заношенное и в заплатках, но у большинства соседей и такого не было. Пару раз особо борзые сверстники пытались отжать шмотки – тогда-то дубинка с набалдашником и пригодилась. Как известно, увесистая палка – лучшее лекарство от жадности.

Но плох тот отец, который оставил только вещи – лицом и телом Герман тоже пошел в предка: высокий, поджарый, с тяжелой челюстью и волчьим взглядом. Волосы, жаль, мамины – каштановые с рыжеватым отливом, вьющиеся и непослушные, даже будучи остриженными на полногтя. Но на этот «недостаток» мало кто обращал внимания, глядя на посеченную шрамами хмурую физиономию и свернутый зигзагом перебитый нос.

Но как же получилось, что сын авторитетного крейдера прозябал на задворках среди «левых»? Во-первых, свадьбу никто не играл и штампов в паспорте не ставил, а для пацанов с Завода люди – тот же хабар: смог – взял, не смог – пришел попозже с братвой и волынами. Но у Родиона Гридасова по кличке Нюхач с матерью Германа все сложилось иначе, по крайней мере, сын ни разу не слышал плохого слова об отце. Он подолгу пропадал на ходках в город, но всегда возвращался с подарками и тратил преступно много времени на семью, рискуя нарваться на непонятки со стороны подельников, у которых постоянные отношения считались непозволительными.

Особенно отец любил возиться с мальчишкой и души не чаял в Сашке, несмотря на ее недуг, проявившийся уже в раннем возрасте. Не очень-то похоже на поведение типичного крейдера, ведь на родню легко надавить, она – якорь, что мешает по первому требованию сорваться в опасное плавание. Родня – это берег, и чем дальше от него, тем сильнее хочется вернуться, а правильный босяк должен быть свободен, как ветер, и верен только главарю. Но Родион считался лучшим добытчиком и превосходным бойцом, поэтому ему многое сходило с рук. Почти все, кроме одного – слава и уважение росли слишком быстро, и тень от них неумолимо подбиралась к незыблемому авторитету Капитана, чего хитрый и предусмотрительный вожак допустить никак не мог. Скорее всего, из-за этого шайку Нюхача и отправили в самоубийственный налет на блокпост шуховцев. Возможно, дело было в ином, но при любом раскладе Герман считал главной целью попасть на Завод – не ради правды, но ради семьи, которая не заслужила позорного, рабского существования.

Но уважение, в отличие от шмоток, по наследству не передается – его нужно зарабатывать самому, и вот здесь начинались проблемы.

Герман прислонился к соседскому забору и трижды свистнул. В доме тут же послышалась возня. Парень сызмала приучил Булку отзываться по первому зову, переняв эту науку из баек старших про японских братков, у которых, если сразу не ответил – вскрывай пузо и радуйся, что еще легко отделался. Грид, понятное дело, так не зверствовал, но частенько угощал товарища подзатыльниками за нерасторопность.

Спустя годы «тренировок» ушастый увалень научился собираться за считаные минуты. Несмотря на врожденную вялость и лицо олигофрена, Булка отличался немалым умом, смекалкой и рассудительностью, но предпочитал держать язык за зубами, отчего прослыл тормозом и тугодумом. Хорошо, что отец незадолго до смерти успел поведать сыну важную вещь: правильный вожак ищет в своих людях в первую очередь слабости, и только потом – сильные стороны, чтобы первые не тревожить, а вторые развить и использовать себе во благо. Проще говоря, на терки идет с языками, а на стрелку – с кулаками.