Андрей Шум - Веллоэнс. Восхождение

Однажды чаровник увлекся этой ветхой книгой. Читать здесь не запрещали, даже наоборот – поощряли интерес к молчаливым мудрецам… Ветхий томик скучал в библиотеке на полке доисторического письма – первых попыток человека найти себе покровителя. В книге описываловь одно божество, Шаадай, в переводе – Древний, Единый, Высший. Когда кто-нибудь хотел сказать о прописной истине или бессмыслице, так и говорил «в уставе древнего писано». Высший не требовал беспрекословного подчинения – а это ведь неотъемлемая часть каждого бога. Странно, как мог человек придумать себе такого покровителя?

Каждый поклоняться своему богу. Воины – Акрону или Морриган, крестьяне – Гроумиту, воры и торговцы – Форту (его еще кличут Тунием) и так далее. Даже примитивные зеленокожие агги, хоть и чтили одного Шаара, но никогда не приписывали ему слабостей. Бог должен явить свое могущество, призвать к жертве, наделить силой… А этот человеческих жертв не требовал – значит, сильно человека любил. Так ведь деревенскому пню понятно, что любовь – это слабость и божество не может любить человека – только жалеть, как глупое и увечное существо.

Это ладно, можно простить такие ошибки. Но книга оживала в его руках – этим она отличалась от других. Страницы могли неожиданно опустеть, каждый раз выдавали новые письмена и рисунки, часть листов пустовала. Авенир захотел разобраться, но его всё время отвлекало подсобничество и учение. Однажды книга показала ему заклинание воздушной сферы. Чародействование влекло наказание…

Полет мыслей нарушили крики с улицы. Он осторожно привстал с кровати и выглянул в окно. В придорожной пыли катались, сцепившись, два деревенских пацана.

– Бей! В нос! Давай! – дерущихся окружила толпа детей, раздавались звонкие вопли, хлопки, крики.

Крупный мальчишка завалил тощего, уселся на грудь, придавил коленями. Кулаки поднимались медленно, да и поверженный противник извивался как скользкая серая гюрза. Авениру задела такая несправедливость. Он схватил сумку и вышел из своего убежища.

– Эй, мелюзга, кончай представление. Толстый скоро помрёт с натуги – и так воняет, аки хряк в свинарне.

Детвора удивленно разглядывала незнакомца. Путники в этом селении редки, да и выглядит не как привычные всадники из Глинтлея. Невысокий русый парнишка принялся сбивчиво объяснять:

– Он сам виноват. Украл медяки из школьной шкатулки. А нас потом всех застегают. Крот на смотре и узрел, как Тайрин крался сзаду дома с мешком. Подлец его ударил.

Парень покраснел – видно удар пришелся по весьма чувствительному месту:

– Крот сказал всё нам. Мы его нашли. Он прятался на сеновале. Надо наказать, чтобы не лез больше.

– Вы его и так прилично наказали. Хватит.

Авенир потеснил толпу, помог тощему встать:

– Значит, школа. И учителей хватает?

– Остались только Старый Дон и Каст Генри. Еще староста учит.

– Ясно, тут и староста есть. Проводишь меня к нему. А вы верните деньги в школу. Уразумели?

Детвора закивала. Авенир с вором-неудачником зашагали к старостату. Волхв мельком присматривался. Многие дома покосились, заборов не было. У редкой избы суетился пёс, люди оглядывались на чужака с опаской, женщины закрыв лицо, скрывались в домах. Попытался подойти пьяный мужик, но запутался в собственных ногах, плюхнулся в корыто помоев.

«Кого-то они напоминают» – парень напряг извилины. – «Дети одинаково одеты, женщины прячутся. Хотя, как же ещё? Во всех поселениях традиции сходны и чтутся веками».

Старостат – высокий и красивый дом в два яруса был, пожалуй, единственным сооружением не из дерева. Стены выкрашены синим, в окнах переливается мутное кварцевое стекло. Казалось, что когда разруха гуляла по деревне, то обошла здание стороной. На заборе крепилась табличка с восьмиугольником – символом Гроумита. Авенир с Тайрином с усилием отворили тугую крепко прилаженную к забору калитку.

Староста Роуэльд плюхнулся в уютное широкое кресло и подумал о том, что ему хотелось бы сейчас жареных грибов и свежего сливового соку. В дыхании давно появился сладковато-кислый привкус – больной желудок вкупе с возрастом заявляли о себе часто и громчо. В свои семьдесят два староста выглядел на все девяносто – сказалось неспокойное прошлое. Да, почти никто из соратников не дожил до этого времени – а как бы хотелось пропустить чарку-другую, вспомнить удалые года, когда чувства были острее, а жизнь текла стремительно…

Дремы прервал решительный стук в дверь.

Старик вздрогнул.

«Эх, и кого принесло в такую рань? Неужто опять какого-то мужика, с вечера напившегося льняного самогону, замучила совесть и он приполз жаловаться на несчастное житие?»

Снова раздался стук.

Роуэльд кряхтя, переваливаясь с боку на бок, проковылял к двери, открыл смотровое. На пороге стояли здешний постреленок и молодой незнакомец в странном одеянии.

– Кто ж это пожаловал ко мне в гости?

– Впустите, голова. К вам тута человек пришел. Про школу спрашивал.

– Да вижу, что не зверь.

Щелкнул затвор и тяжелая исцарапанная дверь бесшумно отворилась.

– Входите. Есть хотите? Молодчатка ведь всегда голодна? За столом и беседа лучше идёт.

Из глубины дома пахнуло теплом и уютом. Широкий вход ведёт в гостиную, на стенах спят картины, в подставках мирно горят свечи.

Роуэльд усадил гостей за стол. Глубокие уютные кресла меньше всего походили на обеденные стулья. В Академии такой роскоши не было – все сидели на твердых неудобных лавках, еда хоть и была вкусной, но казалась ненастоящей – видать, маги-повара не сильно заботились о желудках дагов. Раздумья прервал аромат, доносившийся с кухни. Запах густ – можно почерпнуть ложкой и запихать в рот. В животе съежилось, Авенир ощутил неимоверный голод. На столе появились жареные куропатки, котелок с галушками, ячменные лепешки и плошка сметано-чесночной намазки.

– Налегайте от души. Я позавтракал уже. Разве что почаевничаю с вами.

Нечасто этот дом видел подобное чревоугодье. Первыми исчезли куропатки. Хрустя зажаристой корочкой, обсасывая жирные пальцы и почерпывая лепешкой намазку, гости приговорили птичек. На очереди стояли галушки. Их уплетали не так бодро, но огонек в глазах ещё горел. Когда староста внёс чайник, гости неторопливо макали лепешки в остатки намазки.

– Да уж, правду говорят, что еда это зло. Делает людей ленивыми. Делать ничего не хотят, лишь бы поспать.

Тайрин расплылся в улыбке, глаза сыто блестели:

– А раз вы нас накормили, значитца, вы – главный злодей!

– Вот юнцы то пошли, остроязы – проскрипел Роуэльд и принялся разливать дымящийся напиток.

«Незлобно проскрипел», – подумал Авенир. – «По-доброму так. Как любимый томик по зверобытию».