Андрей Шум - Веллоэнс. Восхождение

В исследовательском зале вовсю готовились к эксперименту. Олег Суховский, водопроводчик «Экостарс», выходец из бывшей Федерации, третий день был сам не свой. На работе – ругань. Дома – скандалы. Начальство поставило задачу провести охлаждение к найденному эпифакту в короткие сроки – нелегко это, вот и сдают нервы. Два месяца высоколобые ученые бьются с находкой – все подключили, настроили, проверили. А не работает. Не хватает чего-то. И на совещании какой-то умник двигает гипотезу, что надо бы атомной энергией попробовать. Вот и приходиться подключать трубы, чтобы теплоносители не повзрывало.

Ночевали в лаборатории, трудились в три смены – и к сроку всё сделали, подогнули, заварили. Осталось только коллекторы настроить, да напор подрегулировать. Олег сидел под потолком на трубе из биопласта, внизу поблескивала находка. Изрезанный гранями куб, серого цвета с металлическим отливом, размером с литейный котёл прошлых веков. Литейный котёл. Давно, ещё в школе, учитель рассказывал, как раньше из-за этих устройств происходили несчастные случаи. После смены уставший пьяный работяга мог залезть в чан поспать, а с утра мужики, не проверив котел, пускали машину в дело. Бедняга даже голоса подать не успевал – в мгновение ока заливало расплавленной сталью.

В зал вошли двое. Первый росл, статен, одет в дорогой деловой костюм. Хеминс, глава компании. Второй – толстяк в синем рабочем халате, с большими старомодными очками и визгливым истеричным голосом. Это Гринвин, заведующий исследовательским отделом. Среди своих его иногда звали Гранитом, иногда Граненым. Одно прозвище за упертость, которая даже в мелочах зашкаливала за все мыслимые пределы. А второе… Что ж, любил дядя заложить за свой белый воротничок. Вот тебе и светило науки – с перегарищем, какое лишь у праздных моряков бывает.

– Как проходит процесс раскодирования?

– Есть сложности. Мы добились от Рукиба отзывов на импульсы, но не можем просчитать его реакции и ответы. Грани передвигаются, но не дают искры. После запуска охлаждающей станции дадим сигнал сильнее.

– Когда запускают станцию? Я хочу присутствовать на пробуждении артефакта.

– Так… по документам… – руки ученого стали лихорадочно листать папку со схемами – по акту конец наладки и тестирования системы приходиться на двадцать третье, ммм… апреля. Вот, подпись руководителя отдела.

– Сегодня уже двадцать пятое. Важно не допустить простоя – необходимо успеть в срок. Включайте ваш агрегат.

Работники зала собрались возле тестовой камеры. Рукиб был загадкой, ключом к качественно новому уровню компанию в производств биоэнергенов. Эпифакт остался за защитными пластинами. После загрузки параметров, настройки машины, Гринвин предложил Хеминсу щелкнуть переключатель запуска.

Рука директора уверенно нажала на тумблер. Раздался звук шумящей по трубам воды, и послышались глухие плевки низко-волновой пушки. Куб задрожал, темные полосы принялись переливаться тусклыми цветами. Вдруг, одна из граней сместилась и зазор засиял. Цвета становились ярче и скользили по эпифакту, в повторяющемся непонятном алгоритме. Из верхушки сверкнул луч. Часть светового потока рассеялась, обжигая трубы с водой, остатки поглотил биоэнергенный потолок. Одна из труб, не выдержав напора, треснула, с резким свистом вырвалась белесая струя пара. Испытание остановили, кинулись устранять повреждения. В пылу работы никто и не заметил исчезнувшего Суховского. Последние дни золоторукий водопроводчик был в скверном настроении, ни с кем не ладил – да еще аврал на работе. Кто знает, может дома сидит. Или напился с горя, с кем не бывает…

Полет мыслей от второго дня, десяти энамбелов, двести шестьдесят седьмого вита.

– В каждой истории заложен тайный смысл. Всё, что мы видим и переживаем, послано богами. Если научиться узнавать знаки судьбы, чувствовать их смысл и использовать правильно, можно стать вестником Великой воли.

– Чьей?

– Тех богов, чьи посылы мы вмещаем в сердце.

– А если нет богов?

– Возможно ли такое? Как иначе мог быть явлен столь прекрасный мир… и ужасная дисгармония в нем? Ведь это боги враждуют один с другим, являя волю через вестников и стараясь переломить ход земной истории в свою пользу. Сами они… наверное, слишком ленивы или умны, чтобы выходить на открытую войну друг с другом. Для каждого бога раздор мира – лишь игра в военные шашки. Мы тоже ведь не задумываемся, что фигурки на игральной доске могут быть живыми, все чувствовать и переживать. Считаем, что они – лишь выточенная мастером мёртвая кость.

– А кто тогда мы? Зачем мы созданы – так гармонично начинаем и так печально заканчиваем этот переход в иное царство?

Гармония и война внутри – это две части целого. Земная природа повторяет эту круговерть всюду – день и ночь, рождение и смерть, холод и жара…

– Но есть ли что-то свыше этой непрестанной чехарды?

Авенир Мес’о Дитроу.

***

Второй год службы подошёл к концу. Юнцы превратились в неплохих воинов, сносно бились на мечах, изучили военную стратегию и по вечерам патрулировали Глинтлей, следя за порядком. Муштроваться осталось три года – после этого они смогут служить десяти и пятидесятиначальниками, стать помощниками имперских телохранителей, сопровождать торговые караваны, ведать имперской стражей.

Рихон плеснул в лицо ледяной воды из нефритовой, с серебряными пластинками, умывальни. До конца смены оставалось еще два часа и спать хотелось ужасно.

Свет факелов обнажил разговаривающую троицу, расположившуюся у главных ворот. На приблизивщихся патрульных никто не обращал внимания.

– Городская стража, – представился Авенир, – что вы здесь делаете? По уставу Глинтлея ночью запрещено ходить под городскими стенами.

Один из мирян, грузный кеттин, в кожаных доспехах на голое тело, смерил их недружелюбным взором, с презрением разлепил толстые коричневые губы:

– Слышь, Эгит – господа дорогие хотят знать, по какому делу ты здесь околачиваешься? Не соблаговолишь ли дать ответ?

Второй – хлипкий смуглый азотянин – улыбнулся, обнажив щербину в верхнем ряде крупных, похожих на жемчужины, зубов.

– Как скажешь, Кабул, – Эгит развернулся к стражникам, – понимаете ли, кошка у нас живет дома, а так как мы не смогли ее накормить, ведь мяса не осталось – вот и пошли мы, господа за мясом-то на рынок. А базарчик местный, ой батюшки, закрыт, не работает теперича – час поздний. А стена, тут же голуби, птицы всякие и крысочки бегают. Вот и хотим живности прибить, чтобы и зверушечку покормить – да и самим на супчик оставить. Крысочки – это ж наивкуснейшее мясо, не то, что в тавернах. Ой, господа, никто ж не знает, какую скотину ихние повара жарят – больную, старую, или не дай-то батюшка, мертвечинину ложать…