Алексей Смирнов - Плавающая черта. Повести

Андрей скребет горелую шерсть.

– Позвольте пару вопросов, это касается всех. Не возникло ли перед провалом странного ощущения – резкого запаха, звука, вспышки? Чего-то еще?

Пустые надежды. Никто ничего подобного не испытал, да и сам он не слышал о случаях массовой эпилепсии, способной вдруг поразить разбросанных по городу и ничем не связанных между собой людей.

– Четвертый этаж, – бурчит танкист. – Бросить бы простыни.

– Попробуйте, – бормочет Таня, но Шурик просто болтает.

– Выведите нас кто-нибудь, – шепчет чернявая Лида, близкая к истерике.

От Родиона скверно пахнет. Обильный пот отличается редкой едучестью. Андрею вспоминается цирковая арена с опилками.

– Есть одна странная вещь, – спокойно произносит красавица Соня.

– Одна? – усмехается Евгений.

– Не цепляйтесь к словам. Если я правильно поняла, здесь собрались незнакомые люди. Кроме нас, – она кивает на Родиона. – И вас, – она обращается к толстой Наташе и тощей Лиде. Но вы бежали по набережной. Если вас похитили, то ясно, почему обеих.

Наташа ничего не понимает, но рада слышать речь ровную и размеренную. Лида пребывает в прострации. Мужчины напряжены, лейтенант шевелит ежиком-скальпом.

– Но мы-то с Родькой не были вместе, – значительно продолжает Соня. – Мы угодили сюда с разных концов города. И это удивительно.

– Совпадение, – предполагает доктор.

– Фантастическое, – пожимает плечами та.

– А все остальное, разумеется, вполне правдоподобно.

Беседуя, собравшиеся морщатся. Ожоги болят. Коллективная признательность находчивому Евгению смешана с неприязнью.

– Фантастично для произвольного выбора жертв, – не унимается Соня. – А для системы, может статься, очень даже логично.

– И в чем система? – Андрей немного раздражен на Соню. – Знаете – так не томите.

– Понятия не имею.

– Спаривание, – выпаливает Евгений. Его давно подмывало сказать. – Вспомните, что творилось за этим столом. Без пяти минут групповик. Слюни текли!

Родион предлагает невпопад:

– Можно выставить в форточку флаг. Или разбросать записки.

– Вот вы и бросайте, – подхватывает Таня. – Я близко не подойду.

– Вы все выдумываете.

Это Лидия. Она вот-вот впадет в детство.

– Может быть, – соглашается доктор. – Был у меня пациент, пил отраву. Буянил, привязали его. Когда он в первом приближении оклемался, не сумел разобраться, куда попал. Достроил непонятности ужасами. Вообразил, будто некто злонамеренный захватил его с мутными и страшными целями. На соседней койке кто-то храпел, и бедняга решил, что это и есть похититель, еще и людоед, который зачем-то прилег поспать…

– Как вас там? Андрей? – Лидии хочется грубить. – Я видела белую горячку, не надо меня сравнивать.

– Да я не вас, – защищается тот, но его история не нравится никому.

Дотошная Соня формулирует четко:

– Какова вероятность того, что при случайном захвате восьми жителей в многомиллионном городе попадется знакомая пара?

– Вы математик? – спрашивает Евгений.

– Она экономист, – угрюмо встревает Родион, улавливающий сарказм.

– Я тоже, – зачем-то сообщает Наташа. – Мы с Лидой.

– Ну, обалдеть теперь, – бурчит лейтенант.

Офицерская позолота оказывается непрочной. Шурик и раньше не блистал, теперь же гусарская лакировка шелушится и лезет с него клочьями. Он уже расположен буквально хамить дамам. Он тоскливо таращится на окно, за которым прилично стемнело, но еще проступает колодезный двор.

Остальные дружно припоминают, что пострадали от утюга, и начинают украдкой дотрагиваться до больных мест, морщиться, хмуриться, метать в Евгения озлобленные взгляды. Шурик отвлекается от окна, принимает участие. Евгений испытывает тот же порыв. Но не только. Он встречается глазами с умной Соней. До нее начинает доходить, пока не облекаясь в слова. Евгений трогает лицо, послушно кривится в унисон.

– Как по команде, – бормочет он.

– Нас что-то связывает, – кивает Соня. – До сих пор. У нас болит сообща.

Евгений щиплет себя за обожженную щеку и пристально ищет взглядом единого отклика. Его нет. Но подозрения не покидают ни Евгения, ни Соню.

– Вот что, – говорит он. – Давайте возьмемся за руки.

– Чтоб не пропасть поодиночке? – Андрей циничен и ехиден.

– Да, лучше разом…

– Детский сад, – хрюкает Родион.

Однако ловит Соню, сжимает ей пальцы. Та, помявшись, тянется к Тане. Не проходит минуты, как цепь замыкается.

Догадлив ли он или ничтоже сумняшеся рассекает все тот же сметанный соус, держась назначенного стрежня? Мгла, разумеется, не исчезла. Наваждение сохраняется, чему доказательство – невозможность проникнуть за пределы жилья. Так или иначе, его догадка блистательным образом подтверждается. По цепи течет электричество. Условное определение. Томление на грани тошного и приятного, отличное от прежней сметаны отсутствием вожделения. Но не только. Оно кое-чем раскрашено, именно – оттенками чувств, которые передаются друг другу. Трансляция довольно груба и размыта. Мыслей не уловить. Однако Евгений улавливает всеобщий страх, в составе которого Лида располагается к набожности, Таня – к обеспокоенности судьбой имущества, Родион – к желанию бить и крушить. Они, в свою очередь, постигают, что сам Евгений боится чего-то еще помимо происходящего и что-то скрывает. Старший лейтенант проголодался, Соня пытается отгородиться от завладевшего всеми соборного чувства и жить своим умом. Но выделиться в отдельный элемент она не может. Доктор Андрей, несмотря на легкий гонор и поползновения к руководству, готов идти на любые уступки и договариваться с неустановленной закулисой. Наташе стыдно. Они раздеты все, в той или иной мере; танкист обмочился, а хозяйка обделалась, и совестно каждому, но пуще почему-то Наташе. Возможно, по причине исходной непривлекательности. Наверное, она успела забыть, что часом раньше до крайности возбуждала Андрея.

Настроения струятся по контуру. Очевидно, это сродни телепатии, однако никто не удивлен. Собравшиеся слишком озабочены неопределенностью и опасностью положения. Но в планы тюремщиков не входит неизвестность. Возможно, они передумали после того, как мятежный Евгений не пощадил живота своего и применил утюг. Внезапно общество разом, без всякого внятного повода, осознает, что близится миг откровения. Кто бы ни заточил их в эту квартиру, он скоро проявится и обозначит свои намерения. Лида мелко дрожит. Она не исключает чертовщины. Андрей морщит лоб и выступает гипнотизеру навстречу, склоняясь к вдумчивому разбирательству. Танкист, похоже, тоже навострился, почуяв привычное: приказ или хотя бы вводную.

Когда к ним начинают обращаться, они воспринимают сначала образы и понятия, слова подоспевают мигом позже. Ни звука ни слышно, ни зги не видно, однако в переводе на обычную речь раздается приблизительно следующее: