Мария Вой - Дети Аллурии. Штурм

Неподалеку сидел Гроулис с закрытыми глазами и поднятой к небу головой, скрестив ноги. Увешанный с ног до головы талисманами, амулетами, ниточками, перьями, клыками, раскрашенный татуировками, с рассованными по всем карманам кусочками бумаги с заклинаниями-оберегами, он производил странное впечатление. Паренек был бы красив – длинное стройное тело, длинные золотые волосы, – если бы не уродливая рука, спрятанная в перчатку, и сам его диковатый вид. Неясная тоска и переведенные на аллурийский книжки восточных мудрецов самых разных течений вкупе с его оберегами и прочими игрушками – вот, какие спутники сопровождали его чаще, чем сворованная бутылка вина, девушки или даже сестра Тавни. Жизнь Гроулиса была полна неясных тревог и ожидания чуда – все это вместо породило в нем одновременно параноидальные настроения и склонность к волшебному мышлению. Первое смешило Стормару, второе – его сестру Тавни, но оба эти качества в конечном итоге рождали в нем безмятежную лень и пассивность по отношению к, в конечном итоге, пустому и недружелюбному миру. Становиться кем-либо в его планы не входило, хотя он искренне любил своего отца и прислушивался к его недовольству по поводу своей безнадежности. В итоге принятие решения всегда откладывалось на завтра, которое никогда не наступало.

В небе над домиком Стормары и его сада вдруг закружили в вихре вороны, переругиваясь на лету и кусая друг друга за хвосты. Нахмурившись чему-то, Стормара наблюдал за черным мельтешением над своей головой. Вороны, проводившие в основном время на задворках города, были редкими гостями в его поместье. Мирч истерично разлаялся.

– Птенец – это еще не птица, – сказал вдруг Стормара. – Ты ведь еще не дошел до этого в книжке, которую я тебе дал?

– Неа. – Гроулис открыл глаза и посмотрел на отца. – Почему?

– Он может только поглощать еду посредством грубой манипуляции – крика недовольства. Но потом неминуемо происходит момент отрыва. Выбора между бытием в качестве комка плоти и перьев или… Сбора всех своих сил, всей воли, чтобы подойти к краю гнезда, сделать шаг в великий бездонный океан силы, стать свободным и неуязвимым, почувствовать ветер и солнце совсем близко и понять, что по ту сторону края страха нет.

– В Академии говорили, что если у пары орлов появляется два яйца, один из птенцов убивает другого, а родители за этим наблюдают, – невпопад ответил Гроулис, чтобы уйти от неприятной темы.

– Это никак не противоречит тому, что я только что сказал, – ответил Стормара, немного подумав. – Разве что ты на что-то намекаешь, старший детеныш мой.

– Я просто не понял, к чему ты это сказал. Нам с Тавни скоро нужно будет куда-то уйти?

– Я еще точно не решил, – не стал юлить Стормара. – Жду благоприятного момента. Он может прийти завтра, а может еще через десять лет. Серая Посудина в последнее время ходит к нам редко, раз в пару месяцев – высаживает новеньких и уплывает снова искать, а на торговых кораблях из Аллурии я бы ехать не хотел – торговцы плохо держат язык за зубами, рождают многовато сплетен. А ты хотел бы покинуть Остров?

– Сделаю так, как ты скажешь. Ты, кажется, все уже продумал, – сокрушенно вздохнул сын. – Я ни в чем не могу быть уверен, и такого чутья, как у тебя, у меня нет. Тавни рвется отсюда, я знаю. Но она сама не может объяснить и даже представить себе, что делать дальше. Ей просто хочется войны.

– Войны? Интересное слово… – В последнее время с дочерью было особенно трудно. Она замыкалась, огрызалась, злилась на Гроулиса и на самого Стормару и уже была близка к тому, чтобы преступить самый строгий закон Острова Отщепенцев – начать думать о прошлом. Своем, своей названной семьи и той страны, от которой была отрезана, но которая чем-то манила ее, пугливую скрытную девочку с редкостно шатким характером. Кажется, всю склочность характера Стормары она забрала себе, оставив брату лень и подозрительность. С женой, почему-то подумал он, было всегда так же нелегко…

– Все ждет свое письмо, – продолжал Гроулис. – Это стало ее призраком и безумием. Я не могу уже слушать это нытье. Каждую неделю она бегает на почтовую башню, щупает там всех почтовых птиц, чтобы обнаружить, что ей снова ничего не пришло. Уже целый год прошел с тех пор, как она получила первое, но ей все неймется.

– Вспомни себя пару лет назад и заткнись. Когда тебе в порту рассказали, что ветра приносят с Срединных земель гибельные энергии и ты целыми днями делал эти жуткие татуировки, – перебил его Сказочник. – Это дело времени. Вы оба не лучшие образцы для подражания. Щенки. Придет время, и мы все поймем. Добрый человек…

Он осекся на полуслове, заметив вдруг, что ор ворон уже перекрывает его сильный голос. Они продолжали кружить над его садом, эта водоворотящаяся пернатая темная масса; один ворон отбился от общего потока, уселся на король-тыкву, как звал ее Стормара, и уставился желтым глазом прямо на него. Эта птица была огромной, как орел, более худой и угловатой, чем обычные вороны, и ее черные перья в тусклом свете подернутого пеленой солнца отливали фиолетовым.

– …видит добрые знаки, – закончил на выдохе Стормара, но Гроулис его не услышал.

– Смотри, Серая Посудина, – пробормотал он, указывая кривым когтистым пальцем в сторону горизонта.

К Острову Отщепенцев медленно, как хромой бродяга, подкрадывался корабль с серыми парусами. В тот же миг, распахнув ворота тонкой ногой, в сад вбежала запыхавшаяся Тавни с жадно горящими глазами.

– Новый Отщепенец прибыл! Там все собираются на главной площади, пойдемте! Разве не интересно?

– Нет. – Гроулис закрыл глаза и погрузился в сосредоточенное молчание.

Стормара смотрел на ворона, словно пытался разглядеть в нем что-то, что не заметил с первого раза. Ворон широко раскрыл глянцево-черный клюв и каркнул во всю силу своего длинного горла, глядя прямо на старика с перепачканными землей руками в цветастых шароварах, а затем тяжело поднялся в воздух и примкнул к своим. Вороний вихрь медленно перемещался к берегу.

– Да, Тавни, идем. Идем.

Он накинул на широкие плечи плащ и пошел вслед за Тавни.

Пока Стормара и Тавни шли к центру городка, Серая Посудина уже причалила, а на площади уже собралась куча народа, разодетого в пух и прах, чтобы произвести на новенького (кем бы он ни был) должное впечатление. Старый градоправитель Кеслан Дуор – человек необъятной души и не менее широкого живота, славный своей справедливостью и мудростью, – стоял в центре этой толпы, сложив руки на груди и глядя в сторону Главной Дороги, ведущей от порта в самое сердце городка. Дамы и их дочери усыпали дорогу и саму площадь зелеными цветами, символизирующими сердечную открытость новому резиденту.