Анджей Беловранин - Последний зеленый лист

Пенига шел по ответвлению коридора, с неослабным вниманием читая таблички на дверях, еле видные в слабом свете, сочившемся через убогие оконца под самым потолком. "Канцелярия", "Префектура", "Дорожный приказ", "Приказ городского планирования", "Архив", наконец, "Управский голова" с припиской ниже "регент Кастор". Не веря своим глазам, Пенига вернулся по коридору назад: действительно, ближайшая к регентской дверь вела вовсе не в кладовку или кухню.

Пенига пару раз слышал, что регенты подчас нанимают на работу девиц, но ему и в голову не приходило, что кто-то может доверить женщине что-либо более ответственное, чем уборка или готовка.

Постаравшись привести мысли в порядок, аколит постучал в дверь регента и дождался позволения войти. За конторкой в небольшой комнатке сидела светловолосая девушка с чуть раскосыми глазами, поигрывавшая стилом в тонких изящных пальцах; перед ней лежала солидная конторская книга. Никогда еще Пениге не приходилось видеть более обескураживающего зрелища.

– Добрый день! – приветствовала аколита секретарша. – Ожидает ли регент почтенного брата? – добавила она, видимо, разглядев фасон университетского плаща.

– Э-э… возможно, – неуверенно протянул Пенига. – Пожалуй, да. Доброго дня!

– Как представить любезного брата? – улыбнулась девушка, и тут аколит рассмотрел на ее конторке табличку в треугольной подставке: "Г-жа Евдория, секретарь". Больше никаких сомнений быть не могло.

–Аколит Пенига, по рекомендации декана Гурена.

Евдория что-то мило мурлыкнула про себя и просочилась в располагавшуюся за ее конторкой дверь, чтобы уже через мгновение вернуться и прощебетать:

– Проходи, достойный брат Пенига, регент ожидает тебя.

Регенту должно было быть уже около сорока, но, как поначалу отметил Пенига, выглядел он очень молодо. Ни орлиного профиля, ни сияющих пронзительных глаз аколит не обнаружил на его лице: лицо как лицо, и платье самое обыкновенное – ничем бы не выделился регент Кастор из толпы, встреться он Пениге на улице.

– Любезный прозелит Пенига! – поздоровался регент, вставая из-за простого, без излишних резных украшений, но добротно сработанного стола и протягивая визитеру руку. Пенига обратил внимание, что вся обстановка кабинета отличалась неожиданной скромностью: лишь грубые деревянные полки, видимо, оставшиеся еще с того времени, когда это помещение служило кладовой или мастерской для слуг Последнего монарха, заполненные бумагами и книгами, да несколько убогих стульев. Разве что кресло регента выделялось резными подлокотниками и удобной, обитой тисненой кожей спинкой – явно из императорских покоев.

– Аколит, прошу прощения у регента, – поправил Пенига.

– Аколит? – брови Кастора удивленно приподнялись, когда он крепко пожимал руку посетителя. – Ну что ж, если добрый декан посчитал, что ты справишься… – регент указал Пениге на стул и сам вернулся в кресло. Простой стул оказался на удивление комфортным и позволял не отличавшемуся высоким ростом аколиту смотреть прямо в глаза хозяину кабинета.

Регент замолчал, внимательно изучая лицо визитера, и вскоре Пенига не выдержал:

– Чем могу быть полезен господину регенту? – хрипло спросил он и прокашлялся.

Кастор ответил не сразу, но прекратил свои наблюдения за аколитом, похоже, размышляя, как ловчее подойти к делу.

– Видишь ли, любезный брат… – наконец начал он, – у меня действительно есть одна непростая работа, требующая, помимо определенных умений, еще и особой деликатности… Простительно ли будет поинтересоваться возрастом почтенного аколита?

– Мне двадцать семь лет, – не без вызова ответил Пенига.

– И все еще в аколитах? – спросил регент, но Пенига не почувствовал в его вопросе ни тени издевки.

– Я очень серьезно подхожу к трудам над своей диссертацией, – как можно более солидно ответил Пенига.

– Что ж, похвально! – поддержал Кастор и, похоже, наконец решился перейти к делу. – Известно ли почтенному брату о событиях двенадцатилетней давности?

Пенига лихорадочно соображал, перебирая варианты.

– Любезный господин имеет в виду безуспешный мятеж экс-регентов Валерия и Р е пиры? – наконец бросил он пробный камень и, судя по улыбке, заигравшей на губах Кастора, попал прямо в цель. Но затем удовольствие от сметливости собеседника сменилось на его лице непритворной грустью.

– Наш бывший брат Валерий доставил нам много тревог и печалей, – подтвердил Кастор. – И боль от этой потери до сих пор терзает сердца многих из нас. Редко когда граждане Республики отваживаются заговаривать с кем-либо из регентов о попытке Мартовского государственного переворота. Да и между собой обычно находим мы более приятные темы для бесед. Честно говоря, за последние десять лет я не помню ни единого такого разговора… Могу ли я поинтересоваться, что известно почтенному брату о тех прискорбных событиях?

– Ну что ж, – с апломбом начал аколит, словно отвечая на экзамене. – В первую очередь можно назвать труд прозелитов Ш е фины и Ц у келы, сокращенно называемый "Общая хронология". Это исследование подробно описывает историю последнего столетия вплоть до событий Короткой войны с Торговым союзом, имевшей место шесть лет назад. Далее, небольшой трактат того же прозелита Шефины, посвященный сравнительной характеристике причин и поводов массовых волнений, в котором значительная часть посвящена и Мартовскому мятежу… Пожалуй, все, что мне попадалось.

– Помнишь ли ты сам что-либо о тех временах? – вдруг напрямик спросил Кастор, и его слова заставили Пенигу смутиться.

– Почти ничего, господин регент. Я тогда был еще простым подмастерьем своего отца-каменщика и редко выбирался из Септоциркула… Помню лишь, что смерть Валерия наделала много шума. Мой отец даже собирался пойти на лобное место, где зачитывали посмертный приговор, но, по своему обыкновению, слишком напился… – Пенига спохватился и покраснел.

Кастор сделал вид, что не обратил внимания на минутную слабость собеседника.

– Что ж, пожалуй, это даже хорошо, – словно думая вслух, заключил он. – Значит, ты сможешь подойти к этому делу беспристрастно… Прозелит Шефина! – кивнул он. – Я помню сего почтенного ученого мужа. Он несколько раз терзал меня, пытаясь вызнать подробности безумной проделки Валерия… Хотя… Как он поживает, кстати?

– Великий и Единый упокоил досточтимого Шефину прошлой зимой.

– Ага… – Кастор замолчал, потом поспешно добавил, – мир праху его. А что насчет того, второго?

– Прозелит Цукела? Он живет и здравствует. Но, насколько я знаю, брат Цукела никогда не занимался мятежом Валерия в работе над "Общей хронологией", это была целиком вотчина брата Шефины.