Жанна Пояркова - Отступник

Татуировка в виде креста на шее – женщины-инквизиторы встречались не часто, поэтому им необходимо было защищаться от невежд, реагирующих на чрезмерную свободу поведения. Знак Бога-отца делал их неприкосновенными. У пояса женщины даже висел тонкий клинок с украшенной рукоятью. Им запрещали вступать в брак и предаваться плотским утехам на время службы, и в случае с этой сестрой запрет вызывал сожаление. Смоляной поток волос водопадом покрывал плечи, фиалковые глаза бесстрашно смотрели на пастырей, сочные губы и чувственный голос завершали картину. Девственницы-воины, способные распознать любую ложь в чужих словах, – стилет Бога-отца.

– Мы не можем стоять в стороне даже из соображений осторожности. Дочь Годара заняла стратегически верное положение. Сеана находится на возвышенности, сзади ее прикрывают горы, перед городом – обрыв и река. Наш флот должен будет пересечь реку, и еретики смогут беспрепятственно бомбардировать его с утеса. Кроме того, внизу находится языческая святыня. Все это так, игнорировать расклад мы не можем, однако чистота инквизиции находится под угрозой. Не знаю, какие демоны дают Годар силы, но ее необходимо уничтожить, иначе народ начнет поддаваться сомнениям и скверне. Он уже поддается. Но что более страшно – сомнения появятся и среди нас.

– Епифания, женское волнение понятно, но его следует усмирить. – Лорд-инквизитор Силье обвел их взглядом, заставляющим повиноваться. – Все эти доводы мы многократно обсуждали. В документах присутствуют малоизвестные факты о старом городе язычников, которые заставляют нас прибегнуть к дипломатии. Они – неопровержимая правда, хотя я не вижу смысла в ее раскрытии. Годар должна выдвинуть свое войско за реку, чтобы мы могли сокрушить ее, не опасаясь за спокойствие Лурда. Я уверен, что посол сумеет сыграть на слабостях еретички, хотя полученные сведения говорят о том, что повстанцы осведомлены о возможной опасности со стороны города мертвых и именно поэтому не торопятся выдвигаться вглубь страны.

– Но…

– Женщине сложно нести бремя служителя Бога, – мягко произнес Силье. – И сейчас нет необходимости это делать, Епифания. В Лурде тихо, если не считать этого недоразумения с бунтовщиками в Сеане. Все ценят твою веру, но, как только мы завершим разбирательства, тебе стоит отдохнуть. Ты выполнила свою задачу, и мы тебе благодарны.

– Я бы тоже с удовольствием отдохнул, – вклинился пастырь Бэкер. – Уж я бы и садом занялся, и начал бы писать на старости лет. Но трудно отдыхать, когда совращают братьев и сестер. Если оставаться слишком терпимыми, можно дожить до того, что люди и молиться сочтут ненужным, и подати платить, начнут жениться на шуай и…

Епифания порывисто взяла короля за руку.

Он не успел удивиться такой вольности, как она крепко сцепила тонкие пальцы, не давая отстраниться. Сохраняя приличия, Тристан продолжал недвижимо стоять, к тому же пастыри пустились в долгие прения, накаляя воздух, и ничего не замечали.

Гордость – вот главная струна, звучавшая в Епифании. Главный грех, как говорили святые книги, но все же в нем не было слабости, которую так презирал в себе король. Ее чувства были сильны, беспримесны, они окутывали облаком желаний. Епифания ненавидела мудрость и силу Силье, сковывающую войска, ведь все, к чему она стремилась, – это бой. Удел женщин – рожать, быть покорными, повиноваться мужу и отцу. Ничего из этого Епифании не подходило, но, если нет преступников, нет нужды и преступать правила, разрешая женщинам становиться сестрами Армады. Прямая и гибкая дева-инквизитор больше всего на свете боялась потерять власть. Страх делал женщину уязвимой и притягательной. Сострадание охватило короля…

Он с усилием сбросил наваждение, не желая снова попадать в ловушку из принадлежащих другим чувств. Тристану становилось плохо от того, с какой легкостью он проваливается в чужие головы. Видимо, Епифания и впрямь бесконечно сильно желала остаться в рядах Армады, раз забыла о скромности и швырнула в чужого мужчину собственное отчаяние.

– Я умру за вас, мой король, – прошептала она, – только остановите его.

– Как я могу остановить лорда-инквизитора? – тихо рассмеялся Тристан, отбирая ладонь. – Никто во всем Лурде не имеет большего влияния.

– Никто, кроме Бога-отца.

Епифания указала на круг, в котором они стояли. Если бы не клинок в ножнах на ее бедре, можно было бы решить, что перед ним принцесса со старых картин. Принцесса-воительница, невеста Бога-отца. Тристану нужна была ее чистота.

Изображение на полу, искусно выложенное лучшими мастерами, представляло собой битву между двумя воинами, сошедшимися в схватке на мечах. На них не было доспехов, но благородные лица и гербы не давали усомниться в знатности рода рыцарей. По ободу круга святые взирали на поединок, а над ними золотились символы Бога-отца.

Внезапно король понял, чего хочет Епифания. Та билась изо всех сил, чтобы не кануть в небытие женской жизни. Сила ее жажды поразила Тристана – он всегда считал, что женщины мягки и стремятся лишь к тихим семейным занятиям. Король задал себе вопрос, достаточно ли он сам отчаялся, чтобы следовать ее безумному плану, – и довольно быстро ответил на него, нервно улыбнувшись.

– Я вижу, что лорд-инквизитор Силье сдерживает половину Совета, потакая еретикам, – громко произнес Тристан. – Любые обсуждения будут заходить в тупик, пока этот вопрос не решится. Поэтому я требую божьего суда. Здесь, сейчас, в этом круге.

Никогда прежде я не работал столько, сколько в лагере кхола. В Армаде у каждого есть предназначение, люди не перескакивают с занятия на занятие. Ремесленники становятся ремесленниками, рабы остаются рабами, знать развлекается, церковь судит и правит. Инквизиторы во время обучения получают различные послушания для укрепления дисциплины, но в основном мы изучали военное дело и священные тексты, философию Бога-отца, полировали добродетель, словно меч. Участие в судах оставляло достаточно времени для раздумий. Материальный мир – шероховатость деревянной кружки пива, непокорное хлопанье паруса на ветру, прилипшая к спине рубашка, бадья с грязной водой, рваный плащ, голод – исчезал из виду, ведь инквизиторы особенные, их задача – отделять ложное от истинного, а не штопать портки.

В лагере Кари все было по-другому. Люди шли туда, где требовалась помощь, независимо от своих навыков. Изгои, наглецы и любопытствующие, оказавшиеся среди кхола, образовали новое сословие с новыми правилами, которые я пока не мог полностью постичь. Большую часть вещей приходилось делать самому, причем в темпе, не оставляющем возможности предаваться размышлениям. Женщины участвовали в работах наравне с мужчинами, они вели себя слишком свободно, даже развязно, не покрывали голову, носили рубахи и штаны. Я видел, как одна из них метала ножи в мишень, и делала это лучше, чем сумел бы я. Рабочие руки требовались повсюду, моя особость здесь не существовала.