Жанна Пояркова - Отступник

– Ты сбежал не просто так. Я оказываю тебе услугу, Дрейк, разоблачая членов Совета. Теперь ты знаешь, что пастыри и учителя, выбивавшие из тебя желания, – лжецы и ты бежал не напрасно. Такое должно воспламенять любого, кто знает слово «достоинство». А ты, словно овца, только блеешь о том, что Бог оставил тебя!

Рука сама потянулась к клинку, но Сорро забрал его, когда уходил.

Оказывается, я верил в Бога-отца, даже отказавшись от него. Он – жестокий центр миров, карающий и всевидящий, лишь благодаря ему вращались жернова, перемалывающие жизни. Слова, выученные наизусть, вскипали настоящим штормом. Праведный гнев был лишь фикцией, привычкой, но такой убедительной. Как легко ей отдаваться! Гораздо легче, чем отделять правду от вымысла.

– Люди ищут опеки, покровительства, но тебе это не нужно.

– Я пришел сюда не для того, чтобы стать оружием против Армады.

– А для чего?

Злость исчезла, уступив место опустошенности. Я направлялся в Аш-ти, чтобы закончить начатое и окончательно избавиться от веры, погрузившись в войско тех, кого предали анафеме, или с поражением вернуться назад, в объятия церкви, где каждый четко знает свое место и повинуется чужой воле.

– Я просто не хочу этого знать, не хочу ничего больше слышать… У всех есть предел. Это чересчур, Кари. Я был готов ко многому, когда отправлялся в путь. Но я не хочу верить в то, что мой Бог – это механизм, выдумка ради поддержания власти. Не хочу видеть такое огромное зло… Не уверен, что способен с ним совладать.

– Не хочешь видеть зло? – Поза Кари изменилась.

Она допила напиток, поставила стакан и сделала жест, после которого люди Каина скрутили меня.

– Что ж, это легко устроить.

Еретичка достала из-за голенища сапога нож, сняла стеклянный колпак лампы и начала раскалять лезвие в открывшемся язычке огня. Лицо ожесточилось, глаза потемнели.

– Что вы собираетесь делать?

– Держите голову крепче.

Прежде чем я успел понять, как избежать наказания, Каин стиснул мою голову так, что я не мог ею пошевелить.

– Каин, не надо!

– Зло нельзя игнорировать, нельзя на него не смотреть. Оно не создано демонами и не пришло извне. Оно – следствие наших и чужих поступков и слабостей, а потому существует и будет существовать всегда, если только сама природа людей не изменится. Так что единственная возможность не видеть зла – выколоть глаза, Дрейк.

Лезвие приближалось к глазу, я чувствовал его жар и бился, но против троих я был бессилен. Кто-то силой разжимал мои веки.

– Не надо… Я понял, отпустите… – хрипел я, но Кари вонзила раскаленный нож прямо в беззащитное глазное яблоко.

Оно лопнуло, и я потерял сознание, а когда очнулся, то оказался в горящей адской болью тьме.

– Ну что, Дрейк? – Голос Кари звучал устало. – Теперь ты не видишь зла, как хотел. Но ты все равно его чувствуешь, правда?

Я вопил как ошпаренный, кидался в темноту, надеясь найти эту женщину и задушить, но только падал на холодный паркет.

– Убежать нельзя, можно либо стараться уменьшить количество зла, либо умереть.

– Он был орудием церкви. Ты ждешь от парня слишком многого, – сказал Каин.

– Пребывать в иллюзиях сладко, тепло. Верить, что тебя кто-то когда-то вознаградит, ждать спасения от других, – продолжила Кари. – Но подумай, насколько ужасна покорность лжецам, если вознаграждение вымышленное. Если нет никакой небесной расплаты точно так же, как нет никаких святых Бога-отца. Что же ты тогда будешь делать, слепой дурак?

– Катись к дьяволу, там тебе самое место! Я видел много таких «учителей»… – Я то ли засмеялся, то ли заплакал. – Ты хуже их всех, ты хуже всех…

Оскорбления и угрозы били из меня, пока тело окончательно не обессилело и не осело на пол, пугливо ощупывая дерево дрожащими пальцами. Тогда Кари подошла и опустилась рядом.

– Что ты делаешь? Это еще одна пытка?

– Прости, Дрейк.

Ее пальцы раскалились, словно угли. Это было так знакомо, но я больше не мог спрашивать руки о правде, а Кари пылала, внутренний огонь прожигал плоть. Ладони легли на мои раны. Желание отомстить истощилось – невозможно повернуть вспять сделанное, я искал в глубине души остатки достоинства. Но взамен ощутил дрожь, бесконечный восторг, освобождение, чужое сожаление, провалился в горячечный экстаз, а когда вынырнул из него, то лежал на коленях у Кари, на ее мужских штанах, которые так ненавидел. Они были коричневыми, из грубой ребристой ткани. Пальцы чужой ладони касались щеки.

Я снова видел. Кари исцелила меня.

Переливы колоколов ворвались в открытое окно вместе с ветром, отбросившим волосы с лица Епифании. Воздух казался таким же звонким и хрупким, как этот звук. С каждой секундой молчания Совета Тристан чувствовал, как план из безумного превращается в осуществимый. Тишина скрывала повороты внутренних колес, перемещения чаш весов, сложный анализ, происходящий в головах пастырей. Многие из них считали нападение на еретиков верным решением, но подчинялись мудрости и высокому положению Силье. Теперь же, когда его решения оспаривал кто-то другой, пастыри были не прочь посмотреть, во что выльется спор.

Дева-инквизитор улыбнулась королю – триумфально, как будто тот уже победил, и Терновник невольно ответил ей. Король внезапно понял, что Силье будет вынужден принять вызов, а он сам вполне может одержать верх – ожесточенные тренировки с Далом Рионом не прошли зря, а Силье постарел. Божий суд, когда правота соперников решается поединком, не был официально отменен, но к нему давно никто не прибегал, так как существовал суд инквизиторов. Зачем рисковать собой, когда есть люди, знающие правду?

– Вы всего лишь запутавшееся дитя, Тристан. Кроме того, вы многого не знаете о мире, в котором мы пребываем. – Силье не стал ждать решения Совета, доставая меч из ножен. – Ваши решения продиктованы не заботой о Лурде, а желанием разрешить собственные противоречия. Еще не поздно остановиться.

– Если я не прав, я паду в этом круге. – Тристан пожал плечами. – Все справедливо.

– Благословляю вас, братья мои. Да будет разрешен этот спор в соответствии с заветами Бога-отца, – прошелестел пастырь Вик.

Силье не слишком рассчитывал на поддержку пастырей, поэтому вероломство Вика, согласившегося на провокацию, его не взволновало. Лорд-инквизитор начал разминку. Он не любил тратить время зря.

Епифания двинулась прочь, освобождая круг. В каждом ее движении заключалась гармония, тщательно созданная с помощью воли, умения играть чужими ожиданиями и собственной красоты. Никто в зале не сочувствовал Терновнику, кроме нее, и это тронуло короля. Пусть сочувствие не было бескорыстным, все же оно оставалось настоящим. Его мир был бесцветен, полон вины и устрашающих приступов, а сейчас он впервые ощутил себя рыцарем, которого провожает на бой чистая дева. Акира, столь же чужой здесь, как и она, подал Епифании руку.