Генри Олди - Бык из машины

В паху затвердело. Живительный воздух ворвался в лёгкие. Полифем зашелся диким кашлем, попытался встать на четыре кости, но его толкнули в грудь, веля лежать смирно, а главное, на спине. С отстраненным удивлением, как если бы он был зрителем, а не участником, Полифем обнаружил, что тёлочка внаглую стянула с него штаны – Эпаминонд сдох бы от зависти! или он и без зависти сдох? – и сейчас возбуждает его рукой, а Полифемов дружок, мать его дери, откликается на это безбожное насилие. Когда возбуждение достигло предела, тёлка перетянула предмет ее интереса, обвязала у самого корня тонким шнурком, на котором раньше висела счастливая монета, амулет центрового Хомада, взгромоздилась на Полифема, словно он был наикрутейшим байком, и рванула с места, погнала по колдобинам.

Не вырубись Полифем на третьем повороте, он бы знал, как это назвать. Покатушки голяком, да. Сам придумал.

«Я ждал, и кого-то убили» – «Кости хрясть! Хрясть!» – «Не дело, а прелесть, яйца вкрутую» – «Это недорогая цена» – «У меня украли полчаса» – « Он их всех унизил.»

Он проснулся в полночь.

Старость не радость, подумал Питфей. Его трясло, хотя приступ уже миновал. Кратковременный, как и все приступы такого рода, ожидаемый, чтобы не сказать, долгожданный, предсказанный еще прошлой осенью – и тем не менее, даже воспоминание о нем сдавливало сердце холодной рукой. Пот на лбу уже высыхал: холодный, липкий след слизня. Пульс делался медленней, возвращаясь к норме; дышалось без боли – мнимой, не имеющей реальной причины, но оттого лишь более мучительной.

Думать о том, что испытывают люди, подобные Питфею, которых угораздило заснуть ближе к эпицентру бедствия, не хотелось. Думать вообще не хотелось, ни о чем.

Пережить смерть – фигура речи, не более. Само словосочетание «пережить смерть» – парадокс. Так и видится свежая могила, из холма торчит остро наточенная коса, а вокруг – скорбные лица друзей и родственников: «Прощай, Смерть! Нам повезло пережить тебя, но вряд ли это надолго…» Можно пережить клиническую смерть – слово «клиническая» превращает смерть во что-то рядовое, обыденное, с чем ты встретился, раскланялся, приподняв шляпу, и пошел дальше своей дорогой. Можно пережить смерть в художественном произведении: герой умер, на страницах или на экране, и ты утираешь слезы. И наконец можно пережить смерть, если ты аватар [1] Слово «аватара» (от санскр. «нисхождение») означающее человека, временно ставшего воплощением божества, в Кекрополе используют как в мужском («аватар»), так и в женском («аватара») роде. Род зависит от того, о ком в данном случае идет речь. с повышенной чувствительностью, и где-то неподалеку умер другой аватар, чей бы он ни был…

Где? Чей?!

Питфей сел на кровати. Взбил подушку, подсунул себе под спину, устроился поудобнее. Борясь со слабостью, естественной для пожилого человека, с желанием отложить все до утра, когда солнце разгонит орду призраков, вернулся в пыточную камеру памяти. Корчась в постели, восстановил недавние ощущения. Подверг анализу каждый нерв, каждое волоконце кошмара. Силу, напор, интенсивность. Тяжело сглатывая, не закрывая глаза – иначе головокружение превращало кровать в карусель – соотнес результат с расстоянием до эпицентра. Да, Кекрополь. Вне сомнений, Кекрополь.

Как и предполагалось.

Аватар Неистового, Лучезарного, Госпожи, Убийцы – бог знает кого, и определение «бог» здесь звучало изысканной насмешкой – был убит. Если бы смерть наступила по естественным причинам, она аукнулась бы иначе, не столь болезненно. У Питфея, сибарита и мецената из захолустных Трезен, известного в определенных кругах как Паучок Питфей; у Питфея, регулярного аватара Слепой, богини правосудия, был большой опыт впечатлений такого рода.

Да, аватары. Люди, кого боги цифрала осчастливили своим мимолетным присутствием. Отели, где они останавливались во время визитов в царство материи; нет, не отели – скафандры, костюмы, биологические носители. Разовые, если посещение было первым и последним. Регулярные, если божество приходило еще и еще. Старость не радость, улыбнулся Питфей. За его старость девять старцев из десяти отдали бы всё, что имели. Десятый тоже отдал бы, не будь он жертвой полного, всеобъемлющего маразма, мешающего нормальной работе мозга. Мозг Питфея работал, как часы. Кровь весенними ручьями бежала по жилам. Сердце билось ровно и сильно. Спина гнулась, суставы не знали артрита. Желудок без проблем справлялся со стейком любой прожарки, рискуя в худшем случае изжогой. Кишечник, в свою очередь… Ладно, хватит. Кого интересует твой кишечник, болван? Стул в норме, количество дефекаций один-два раза в сутки, без длительных сильных натуживаний; кал оформленный мягковатый. О состоянии здоровья аватар написаны тома медицинских исследований. В задницу стул! – как бы странно это ни звучало. Сейчас тебя должно интересовать только то, что ты смертен, как и любой аватар, и в Кекрополе убили одного из ваших.

– Папа?

– Да, Эфра.

– Ты не спишь?

– Сплю.

– Не ври мне. Почему ты не спишь?

Дочь стояла в дверях спальни. Днем она выглядела лучше, моложе, чем ночью, растрепанная, без макияжа, в халате, накинутом поверх теплой фланелевой сорочки. Почуяла неладное? Услыхала, как отец ворочается? Ага, услыхала, со второго этажа… Эфра не была аватарой, но годы жизни рядом с отцом в качестве ребенка, и почти сразу – экономки, референта, секретарши, доверенного лица, ходячего инкубатора, в конце концов – о, время отточило чувствительность Эфры до сверхъестественной. Хотя Питфей и был здоров, здоровье семидесятипятилетнего мужчины отличается от здоровья двадцатилетнего атлета. Грипп, например. Вирусу без разницы, аватар ты или нет. Там, где другие три дня валялись с высокой температурой, Питфей валялся день-полтора, но все равно валялся. Запястье, сломанное зимой, когда он поскользнулся в ванной комнате на мокрой плитке – кости срослись быстро, без последствий, подвижность восстановилась полностью, но гипс Питфей носил, как миленький. В такие дни – грипп, гипс, бессонница – Эфра превращалась в тирана, душителя свобод.

– Почему ты не спишь? – повторила она. – Что-то с Тезеем?

Он сто раз говорил дочери, что не ясновидец. Что не связан с внуком больше, чем иной, самый обычный дед. Он сто раз говорил, а Эфра сто раз не верила.

– С мальчиком все в порядке.

– Не ври мне.

– Все в порядке. Его гидромолотом не перешибешь, нашего мальчика.

– Правда, – с удовлетворением произнесла Эфра. Еще с минуту она вглядывалась в лицо отца, затем поправила халат, сползший с плеча, и опустила на тумбочку, стоявшую возле кровати, стакан с водой. Стакан она принесла с собой. – Ты говоришь правду. Тогда что? Убили аватара? В Кекрополе? Я помню, ты говорил, что ждешь. Его убили?