Лео Кэрью - Под северным небом. Книга 1. Волк

Какую ценность представляет дикая природа?

Чем анакимская память отличается от его собственной?

Почему анакимы не бегут от наступающей армии?

Почему, несмотря на свой суровый и бескомпромиссный образ жизни, они ни разу не восставали?

Каким образом осуществляется такое жесткое управление, если у них нет письменности?

Чтобы ответить на подобные вопросы, информатор должен был обладать исключительным умом, красноречием и, самое главное, желанием. Адрас в этом смысле была многообещающей кандидатурой, и Белламусу пришлось использовать все имеющиеся у него возможности, чтобы попытаться привлечь ее на свою сторону.

Здесь, к северу от Абуса – темной полоски воды, пересекающей Альбион, – изучать анакимов было проще, чем находясь по ту сторону. Оттуда Черная Страна казалась порождением ночного кошмара. Земли южного берега были тщательно возделаны и обработаны: местность поднималась уступами, образуя несколько упорядоченных уровней, на которых можно было выращивать урожай. В Черной же Стране плодородные земли цеплялись за крутые склоны гор или были настолько обезображены корнями гигантских деревьев, что на их окультуривание не приходилось надеяться. И все же анакимы явно не испытывали здесь никаких трудностей. Леса, которые сжигали сатрианцы, были переполнены призрачными руинами – каменными скелетами великих городов и храмов, некогда укрывавших древних созданий, проживавших на этих землях. Теперь зияющие останки домов стали прибежищами для гигантских короткомордых медведей, нападавших на фуражные команды – словно из солидарности с жителями деревень, скрытых среди деревьев. Сами деревни словно вырастали друг из друга, а анакимские дороги скрупулезно повторяли изгибы ландшафта. Их почти невозможно было заметить издали. Чтобы проложить дороги, не тронув холмы и деревья, анакимами проделывалась огромная работа. Они не прорубали прямые просеки, как это было принято на юге, а аккуратно огибали все встречающиеся на пути препятствия.

Эта земля обладала необыкновенной силой. Почва отличалась таким плодородием, что, если ее перевернуть, начинала гнить. Птицы, пролетавшие над головой, напоминали призраков. Крики животных, метавшиеся эхом среди деревьев, были настолько странными, что Белламус не мог вообразить, какие чудовища могли их издавать. Сон его, обычно глубокий и безмятежный, здесь наполнялся довольно затейливыми сновидениями. По ночам его разум тревожили огромные, как башни, тени, странные существа и необычные запахи. Приходил во сне и страх – такой сильный, какого Белламус никогда не испытывал наяву. Часто случалось так, что он взрагивал и просыпался (или думал, что проснулся), и тут же слышал странную неземную музыку, льющуюся из-за стен его палатки. Три раза он даже вскакивал в непроглядной ночи, выбегал наружу, спотыкаясь о полог, и среди клубящихся серебряных теней пытался высмотреть ее источник. Но каждый раз музыка медленно затихала, и он оставался стоять – тихий и одинокий в залитом лунным светом лесу, – размышляя над тем, не являлась ли она продолжением его ярких снов. Должно быть, это было именно так, поскольку от каждой ноты вздрагивало сердце, и Белламус не мог потом вспомнить ни малейшего фрагмента из услышанной мелодии. Все, что оставалось, – только воспоминания о тех чувствах, которые он при этом испытал.

Даже историческое прошлое не казалось здесь далеким. На юге земля перепахивалась и засеивалась заново настолько быстро, а жители строили дома из таких непрочных и пожароопасных материалов, что за пару поколений все изменялось до неузнаваемости. Черную Страну же приходилось буквально вдыхать с каждой пройденной милей. Как бы ни пытался Белламус огнем утвердить свое присутствие на севере, но лесов всегда оставалось больше. Нападение на Черную Страну было похоже на избиение горы: на все его усилия она реагировала с абсолютным безразличием. И это была не просто видимость: в каком-то смысле эта земля оставалась единым мощным организмом – неимоверно древним и могучим.

Белламус покачал головой, отгоняя тяжелые мысли. В это утро, решив не встречаться ни с Адрас, ни с чуждым миром снаружи, он вернулся к своим бумагам. Та, что лежала сверху, была совершенно нечитаема – бессмысленные цепочки букв, случайным образом разделенные на непонятные слова. Белламус отставил в сторону кружку и провел пальцем по строчкам, хмуря лоб.

– О!

Он оглядел стол и из-под одной из бумаг вытащил треснувший деревянный прямоугольник, который сам был немногим толще бумажного листа. В прямоугольнике были проделаны несколько дюжин маленьких дырочек. Осторожно положив его на пергаментный лист, Белламус убедился, что каждая крошечная дырочка точно легла на одну из написанных в нем букв. Буквы, прочитанные последовательно с некоторыми догадками о том, где должны располагаться пробелы и знаки препинания, сложились в следующий текст:

Мой выскочка, как ты просил, я очень сильно выкрутила Королевскую Руку, и теперь ты не будешь ни отозван, ни обременен другим графом. Я…

Белламус перевернул деревянный трафарет другой стороной и, осторожно выровняв его по нижнему краю, прочитал остальную часть текста, скрытого на странице:

…также вбросила в Королевское Ухо идею о том, чтобы сделать тебя Хозяином Севера. Посмотрим, какие всходы даст это семя. Не забудь привезти для меня подарок. А.

Общаясь с многочисленными информаторами, Белламус использовал множество шифров. Этот предназначался исключительно для переписки с Арамиллой. Существовало всего два таких деревянных трафарета – один был у него, другой у королевы.

Белламус не доверял почти никому. И Арамилле в том числе. Он чувствовал ее привязанность к себе (замешанную, как он предполагал, на любопытстве), но при этом не верил, что обладает для нее каким-то особым значением. Она помогала ему только потому, что ей нравилась эта игра и связанный с нею риск. Кроме того, она наслаждалась им физически. Она находила его интересным, но он прекрасно понимал, что если попросит ее пожертвовать хоть чем-то для нее ценным, то натолкнется на холодное удивление. Словом, он не доверял ей, но верил в ее коварство. Он никогда не видел, как она вливала в королевские уши нужные слова, но часто убеждался в их эффективности. Раз или два ему доводилось почувствовать силу этих слов, наблюдая за тем, как ловко она управляла разговором. Каким-то образом любая мысль, которую хотела внушить королева, всегда оказывалась к месту. К тому же, если бы у Арамиллы ничего не вышло, она не стала бы ему писать, из осторожности предпочитая хранить молчание.

Она крутила как хотела всем Королевским Двором. Оружие, которым она владела, было настолько совершенным, что как только вам начинало казаться, что вы в силах сопротивляться ей, то тут же оказывалось, что вы потерпели поражение. Если вы мужчина, она начинала с того, что смотрела на вас с неопределенным интересом, будто заметив в вас нечто особенное, но пока не понимая, что именно. «Впечатли меня» , – словно говорил ее взгляд. Неизбежно вы бы попытались пошутить, и она бы приняла вашу неуклюжую шутку со смехом. Такой смех Белламус слышал несколько раз в самом начале их знакомства – он чем-то напоминал крик сороки или стук игральных костей в деревянном стаканчике. После этого ее внимание оказывалось полностью прикованным к вам. Дальнейшая тактика зависела от того, насколько самонадеянно вы себя вели. Для самоуверенных – больше поощрения, больше смеха, возможно, колючий комментарий. «Крепость еще не пала» , – означал этот знак. Продолжай пытаться. Для более слабых… впрочем, к этому моменту они уже полностью принадлежали ей. Ласковое поддразнивание, провоцирование симпатии – и из человека можно было вить веревки.