Абдул аль-Хазред - Некрономикон. Аль-Азиф, или Шепот ночных демонов

Мир этот – совсем молодой, лишь недавно остывший до такого момента, когда он приобретает форму, в которой пройдет свой основной путь. Но уже сейчас видно, что здесь все происходит по законам, определенным путем восхождения, ярко раскрывая общую картину текущего от начала вдаль. И все здесь говорит о том, что ему суждено процветать по этим законам. Этот мир удивительно удобен для познания изначальной мудрости явственностью всех своих проявлений. Далеко не все миры, даже озаренные светом разума, отмечены этим качеством чистоты первичной формы. Мы наблюдаем и запечатлеваем все, что можем наблюдать сейчас. И призываем всех, чей путь проляжет через него, приложить все усилия для того, чтобы сохранить его в своем течении, ибо его движение в нем отразит сам путь восхождения. Мы же вновь вернемся сюда, когда здесь проклюнутся ростки жизни…»

Таковы были основные мысли этого манускрипта, раскрытые мне светом лампы. Они щедро перемежались обилием цифр, обозначающих то расстояния, то промежутки времени, лежащие за пределами моего понимания, то вообще непонятно что. Некоторые же части текста были настолько непонятны и наполнены таким пугающим смыслом, что я просто пропускал их. Однако и того, что я хотя бы отчасти понял, было достаточно, чтобы повергнуть в смятение кого угодно. Ведь оно воистину ставило с ног на голову все устройство мира и течение жизни! Вместе с тем оно не содержало решительно никаких указаний на сущность тех, кто приходит и уходит, и направления поиска их следов, найти которые я так рассчитывал. Чувствовалось, что изложенные здесь сведения были более высокого порядка – как раз те, о которых говорил почтенный Дервиш. Но мой разум, похоже, еще не созрел для их понимания.

Рано утром я, возбужденный и совершенно невыспавшийся, явился к почтенному Дервишу. Он уже ожидал меня с обещанными свитками. Я с волнением поведал ему о видении, явленном мне лампой. Он был весьма удивлен услышанным, сказав, что лампа никогда не возносила его к звездам. Она много раз отправляла его в глубокие и мрачные подземелья и опускала на дно моря, уводила в безводные пустыни и забрасывала на холодные вершины высочайших гор, покрытые затвердевшей водой. Он странствовал по лабиринтам глубоких ущелий и непроходимым лесам диковинных растений, бескрайним просторам, покрытым низкой и очень жесткой травой или холодным белым порошком, падающим с неба и превращающимся в воду, если взять его в руки. Бродил по величественным городам среди поражающих воображение построек, сложенных из огромных плит. Видел также много других вещей, которые даже трудно описать словами, но вот окунуться в звездную бездну ему не приходилось ни разу. Вероятно, каждому человеку лампа являет что-то свое. Общим же у нас было лишь то, что в наших видениях одинаково ощущалось присутствие тех, кто приходит и уходит. При этом он, склонившись ко мне и понизив голос до шепота, словно кого-то опасаясь, открыл мне свою догадку о том, что лампа эта является их творением. Назначение же ее, по его догадке, состоит в донесении до нас правды о них . После этого он вручил мне ворох свитков, сказав, что в дополнительных пояснениях они не нуждаются. Затем напутствовал меня быть неколебимым и неутомимым в достижении своих целей и пожелал мне щедрого вознаграждения всех трудов. Я также пожелал ему триумфального завершения всех начинаний, после чего мы, подавив печаль, тепло и сдержанно распрощались.

Простившись с Дервишем, я остался в Мекке ожидать караван братьев, чтобы сопровождать его до Бейрута. Там мне предстояло сделать окончательный выбор, куда отправиться сначала: на запад – в Египет или на восток – к реке Евфрат. Он теперь зависел лишь от того, к кому я там смог бы присоединиться.

И случилось так, что выбор мой решился сам собой. Мой средний брат, прибывший вместе с караваном, сообщил мне, что он намерен везти товар, которым был загружен корабль, в город Ктесифон, недавно присоединенный к Халифату. А Ктесифон, судя по указаниям почтенного Дервиша, находился совсем рядом с тем местом, где когда-то располагался великий город Вавилон. Я очень обрадовался: лучшего нельзя было и вообразить. И конечно, долгая дорога в Бейрут показалась нам гораздо короче. Брат мой был так увлечен моими рассказами, что, если бы не важные и многообещающие торговые дела, готов был последовать за мной.

Перегрузив товары и снарядив тот же караван в новую дорогу, мы отправились в земли, отторгнутые у Сасанидов, по давно уже существующим торговым путям. В Бейруте мне выпала удача встретить человека, направлявшегося в то же место. Это был пожилой паломник весьма почтенного вида, намеревавшийся поклониться благословенным руинам. Ему приходилось бывать там, и он вызвался послужить мне проводником в обмен на общество и, если потребуется, защиту.

– Неужели в тех пустынных местах есть от кого защищаться? – полушутя спросил я.

Я прекрасно понимал, что нужда в защите может возникнуть где угодно. Однако что-то в его поведении показалось мне странным, хотя и не внушало опасений. Скорее он сам почему-то побаивался меня и в то же время не хотел терять из виду. Поэтому я решил попытаться разговорить его.

– Злые люди могут встретиться везде, – многозначительно ответил он.

– Ты думаешь, я в одиночку смогу быть надежной защитой?

– Хорошего меча в хороших руках вполне достаточно, – сказал он, покосившись на ятаган. – Надеюсь, твоя рука хорошо ладит с твоим мечом?

При этом он пристально посмотрел на меня.

– С ним ладит не только рука, но и все тело, глаза и разум. Всем, чего я достиг в жизни, я обязан ему. А достиг я, поверь, немалого. Да и жив я до сих пор в немалой степени благодаря ему же.

Все это, на удивление самому себе, я произнес с такой искренностью, с какой говорил, пожалуй, лишь с почтенным Дервишем. При этих моих словах напряжение на лице проводника сменилось облегчением. И может быть, от этого облегчения, а может быть, чтобы сменить тему, он принялся красноречиво расписывать красоту легендарного города, о которой ему повествовали древние летописи, а также рассказывать его славную историю.

Рассказов этих хватило почти на весь путь, значительно скрасив его. И вот наконец мне пришла пора покинуть караван, так как Ктесифон лежал дальше, на берегу Тигра. Распрощавшись с братом и другими попутчиками, я направил верблюда по указанному проводником пути. Место, куда мы в конце концов прибыли, имело вид холмистой равнины, расположенной по берегу реки, на краю которой виднелось маленькое селение. Проводник, указав на него, сказал, что там можно будет разбить лагерь. На мой вопрос он ответил, что это – временное поселение таких же паломников, съезжающихся сюда из разных, порой очень отдаленных, мест. И только сейчас он деликатно осведомился, что привело меня сюда. При этом я почувствовал, как он вновь насторожился, хотя изо всех сил старался не подавать виду. Я совершенно чистосердечно ответил, что хочу увидеть письмена на стенах древних храмов, ибо меня увлекает история ушедших народов. Проводник мой вновь успокоился и уверенно направился к деревне.