Джосайя Бэнкрофт - Вавилонские книги. Книга 1. Восхождение Сенлина

– Я плачу вам ответным доверием. Я продемонстрировал вам счетоводные книги моего сердца. И в точности как делец не может по своему усмотрению заставить цены на товары расти или падать, человек, которым движет сердце, не в силах руководить душевными порывами. Фондовая биржа сердца – непостоянная вещь. Миссис Мейфэр…

– …моя! Это не бизнес, это воровство, – перебил мистер Мейфэр и, ко всеобщему удивлению, разбил стакан об пол.

– Возможно, мы продолжим наш разговор, когда у вас хоть немного прояснится в голове, – сказал Пининг, едва сдерживая восхищение страстностью сцены. Он повернулся к женщине, чьи юбки накрыли и скамеечку для ног, и половину ковра, на котором стояла оттоманка. Пининг наклонился и поцеловал ей руку. – Моя дорогая, теперь я вас покину, чтобы подсластить наше воссоединение! Разве солнце прекраснее всего не во время заката и восхода? Пусть наши вечерние и утренние зори будут такими же яркими!

Когда Пининг снова выпрямился, хрустальный графин взорвался, ударившись о его затылок. Ореол летящих осколков блеснул в свете камина, отчего Пининг, как подумалось Сенлину, на миг превратился в ангела.

Пининг рухнул на пол у ног миссис Мейфэр, и красные брызги запятнали подол ее персиковой юбки. Она в ужасе вскочила, перевернула оттоманку и упала на Сенлина, который по-прежнему стоял, оцепенев, перед камином, все еще держа в руках кочергу.

Над Пинингом стоял мистер Мейфэр, чья нижняя челюсть отвисла, а подбородок блестел от слюны.

– Она хочет меня, – пробормотал он, роняя зазубренное горлышко графина. Потом крикнул, яростнее: – Она хочет меня! – Ткнул пальцем в распростершееся тело Пининга. – Ты мошенник, маленький мошенник. Ты не смог бы удовлетворить эту женщину, ты, пижонский болтливый мошенник. Ей нужен мужчина! Ей нужен я! – Вне себя от выпивки и ярости, Мейфэр принялся мять и щипать собственное лицо, а потом, шатаясь, побрел к двери, через которую вошел Сенлин.

Улучив минуту, Сенлин бросился к Пинингу. Ему пришлось прижаться ухом к ковру, чтобы разглядеть хоть часть лица несчастного под густыми потеками крови. Глаз Пининга сосредоточился на Сенлине, и Оскар Шоу сумел выдавить из себя слабую и беззащитную улыбку. Он был жив. Это обнадежило Сенлина. Он жив! Конечно жив – ведь это всего лишь театр. Точнее, грубое подобие театра, но ведь все эти люди не сняли с себя человечность, как костюм, сменив его на сценические наряды. Главное сейчас – приостановить пьесу и заняться раной Пининга. Сенлин не раз видел, как мальчики разбивают головы на школьном дворе, и, хотя крови проливалось очень много, раны никогда не бывали смертельными.

Пол задрожал от тяжелых шагов, и закричала женщина.

Сенлин поднял глаза и увидел, как Мейфэр несется через комнату. Он снял со стены саблю и держал ее двумя руками, как знамя на поле боя. Но не было ни знамени, ни поля боя. Был только раненый бухгалтер в костюме, распростершийся на ковре с орнаментом пейсли.

Мейфэр, свирепо охнув, вонзил саблю Пинингу между лопатками.

Пининг выгнулся, словно намереваясь уползти, и стало видно, что сабля прошла через него насквозь и воткнулась в пол. Он дважды трепыхнулся на весу, а потом снова скользнул вдоль лезвия. Плавая в луже собственной крови, Пининг втянул воздух – звук был похож на храп, от которого просыпается даже спящий крепче всех. Но Пининг замер и больше не пошевелился.

Сенлин попятился к миссис Мейфэр, которая стояла прижимая руки к шее и рту. Мейфэр уперся сапогом в спину Пинингу и выдернул саблю. На лезвии поблескивала темная кровь. Дрожа за кочергой, Сенлин почувствовал, как его дергают за фалды; женщина тянула его к двери возле камина. Это была не та дверь, через которую он пришел, и Сенлин понятия не имел, куда она ведет.

Сенлин воспротивился понуканию женщины и вместо этого приблизился к Мейфэру, который стоял посреди комнаты и тяжело дышал, словно разъяренный бык. Сенлином овладело замешательство или, может быть, потрясение. Но надо было что-то сказать. Он вытянулся во весь свой учительский рост и произнес тем тоном, которым делал самые серьезные выговоры:

– Вы сошли с ума? Он же играл! Вы убили человека из-за его реплик в диалоге! Вы ей не муж. Вы не мистер Мейфэр. – Сенлин неистово ткнул пальцем в пол, словно приказывая псу сидеть. – Это всего лишь пьеса, и вы ее погубили.

Мейфэр провел кончиком языка по губам, словно избавляясь от дурного привкуса, а потом сплюнул на пол. У него был неуклюжий, апатичный вид человека, который только что выбрался из ванны. Он вяло взмахнул саблей – ковер украсила полоса кровавых брызг. Красные глаза Мейфэра блуждали и были сухими, как уголья.

– Отвали от моей жены, Исаак, – сказал он и направил саблю на Сенлина.

Сенлин точно не знал, когда произошла перемена, но в какой-то миг на протяжении последних десяти лет, проведенных в качестве директора школы Исо, он начал считать весь поселок своей классной комнатой.

Он не был снобом, – по крайней мере, надеялся на это. Он не считал себя выше рыбаков или их жен, которые сушили, солили и консервировали треску и губана. Он не задирал нос перед горсткой перемазанных копотью железнодорожников, которые трудились на маленькой станции, или перед торговцами, которые снабжали город хлебом, одеждой и элем. Но он не мог удержаться от того, чтобы давать им крупицы знаний: объяснять, почему кристаллы соли образуются так равномерно, или вставлять замечания по поводу эволюции механизма парового клапана, или рассказывать об экзотических разновидностях домашних дрожжей. Местные терпели его импровизированные уроки, но не наслаждались ими. Они находили такие мелочи бесполезными, потому что те не облегчали их непосредственный труд. И все равно Сенлин упорствовал, движимый идеей, что знание – великий антисептик: чем образованнее общество, тем оно чище, безопаснее, тем лучше в нем соблюдается равенство и тем больше оно процветает.

Конечно, эталоном просвещения, на основе которого судили все остальное, была Вавилонская башня. Башня, в чем он не сомневался, была великим прибежищем обучения, средоточием цивилизации. Он проповедовал ее евангелие, а жители поселка закатывали глаза.

И возможно, они были правы. Вот он стоит, застряв в горле башни, и готовится умереть насильственной смертью. В голове у него не осталось ни единого факта.

Мейфэр кинулся вперед. Даже в ту мимолетную секунду Сенлин не увидел никаких следов раскаяния в лице мужчины: гнев полностью лишил его рассудка. Сенлин бросился назад, в открытую дверь, и споткнулся о тележку, нагруженную книгами. Он упал, а женщина кинулась мимо и всем телом прижалась к тяжелой двери. Задвижка щелкнула за миг до того, как с другой стороны в дверь застучали кулаками.