Джосайя Бэнкрофт - Вавилонские книги. Книга 1. Восхождение Сенлина

– Воображение сводит меня с ума! Я вспомнила каждый конфуз, свидетелем которого могли оказаться шпионы, и придумала кучу способов умереть в этом курятнике.

Сенлин прочистил горло:

– Я тоже. Я лишь подумал о том, сколько стервятников должны усесться на эту клетку, чтобы их веса в сочетании с нашим хватило для…

– Надо поговорить о чем-то другом, – перебила она, хлопая себя по бедрам. – Итак, ваше имя – Томас Сенлин, вы директор школы, и вы женаты. – Это все прозвучало во время допроса, устроенного администратором, разумеется. – Много лет?

– Нет.

Обычно его ответ на этом заканчивался, но теперь что-то вынудило Сенлина продолжить. Возможно, всего лишь товарищеское чувство, которое естественным образом возникает от общей травмы. Или, быть может – хотя в этом он едва ли мог признаться даже себе, – Сенлин смутно осознал, что момент не лишен… интимности, а с нею пришло искушение. Чтобы прервать грешный ход мыслей, он выпалил:

– У меня месячный мед… Ой, у нас медовый месяц.

Он бы не винил Эдит, если бы она засмеялась. Но этого не произошло, и она ответила не сразу. Она погладила себя по щеке, счищая засохшую кровь. Казалось, она размышляет, прежде чем задать очевидный вопрос: «Где ваша жена?»

Он слегка удивился и одновременно вздохнул с облегчением, когда вместо этого она начала рассказывать о собственном прошлом. Поскольку больше заняться было нечем, ее байки быстро переросли в историю. Он понял, что она хочет не просто подвести некий итог, но и приукрасить хронику своей жизни всевозможными мелкими деталями. Его всегда тревожили такие длительные исповеди. Он не знал, как себя вести. Но все-таки, пока Эдит говорила, он понемногу расслабился. Она была совсем не такой, какой представилась ему в первый миг – одетая в персиковое платье и помыкающая им, как лакеем. Она не была мелодраматичной или тщеславной. На самом деле она была довольно симпатичной. Она ему понравилась.

Она рассказала ему больше о сельскохозяйственных угодьях семьи и полях, которые засевали под ее руководством. Когда она описывала свой талант к сельскому хозяйству, в голосе звучала гордость. Она знала, когда следует принести в жертву заболевшие посадки; знала, как разбираться с буферными зонами и что делать во время засухи, как выявлять нечестных бригадиров, пьяниц и где искать замену. У нее было два брата, оба старшие, но ни один не отличался талантом или интересом к семейному бизнесу. Оба управляли небольшими участками и делали это плохо. Ее урожайность всегда была выше. Отец, который хотел провести годы заката, охотясь и превращая плоды своих садов в сидр, гордился ею. Он называл ее Садовой Генеральшей.

А затем, чуть больше года назад, отец уговорил ее выйти замуж за друга семьи, человека по имени Франклин Уинтерс, владельца виноградника со скромными доходами. Она, Генеральша, не нуждавшаяся в мужьях, согласилась только потому, что отец стал развивать тему, какой они старались избегать много лет: ее братья были безответственными, ленивыми и, что хуже, вероломными. Если бы земля досталась им, они бы ее продали и промотали заработанное. Но он не мог завещать состояние незамужней женщине; она оказалась бы уязвима перед лицом судебных разбирательств, не в последнюю очередь затеянных братьями. Замужество защитило бы ее от таких атак; она бы продолжала руководить фермой в свое удовольствие.

Мистер Франклин Уинтерс оказался достаточно безобидным супругом. Он был немного сухопарым, с ровным характером, не влезал в долги и с наемными работниками обращался справедливо, что она отнесла к добрым предзнаменованиям. Важнее всего, он согласился с условиями брака: ее роль в управлении фермой не должна была измениться. Она останется Генеральшей. Он согласился, но с оговоркой. Она могла заниматься делами фермы до тех пор, пока это не представляло угрозы ее здоровью.

Эдит была не дура. Она знала: Уинтерс ожидает, что она забеременеет, и под этим предлогом можно будет убрать ее с поля. Ее отец тоже надеялся, что у нее будут дети, которые продолжат род. Она находила все это нелепым. По ее лицу легко читалось, что материнство никоим образом ее не привлекало. Она согласилась с просьбой Уинтерса лишь потому, что знала – это никогда не станет проблемой. Она была крепкой и флегматичной, но также бесплодной после случившегося много лет назад падения с лошади. Об этом знал лишь сельский доктор.

Условия были сформулированы, соглашение подписано, и они поженились.

Но вскоре после того, как она стала миссис Франклин Уинтерс, – на церемонии, которую сама Эдит описала как «несентиментальную», – муж нашел предлог, чтобы воспользоваться их контрактом в собственных интересах. У нее развилась легкая аллергия на сорняк, который весной рос повсюду вдоль дорожек в начале и в конце каждого высаженного ряда. Это был тот самый сорняк с длинным стеблем, который она раньше жевала, объезжая свежевспаханные поля и проверяя плодородие почвы. Теперь от цветения этой травы она чихала. Уинтерсу этого хватило, чтобы ссадить ее с лошади. Он и слушать не захотел о том, что половина бригадиров страдает тем или иным недугом: подагрой, сифилисом, катарактой. Ей пришлось повесить вожжи на гвоздик, спрятать ботинки-грязеходы, повязать ленту на соломенную шляпку и смириться с тем, что она слишком слаба здоровьем для руководства фермой. Эдит подозревала, что тем самым ее наказывают за неспособность родить сына. Справедливости ради и от самого Уинтерса в этом деле было маловато толку.

Сенлин бы покраснел, не будь он и так красным от жары.

– Значит, вы с ним развелись?

– Да, – сказала она. – Только вот он не оказал ответной любезности.

– Не понимаю.

– Я тоже! – Она рассмеялась, и теплый порыв ветра бросил спутанные волосы ей на лицо. – Он отказался со мной развестись, и потому я отказалась остаться.

– И вы приехали сюда…

– Чтобы промотать его деньги, мои деньги.

– Играя светскую львицу, – весело сказал Сенлин, но ее лицо помрачнело.

Он скривился, выражая сожаление.

– Это была дурацкая пьеса. – Она вновь опустила юбки, которые вздувались, как воздушный шар. – Мне пришлось играть разряженную куклу, в то время как два пустозвона говорили о делах. Никто из них в делах не смыслил. Фондовая биржа сердца! Я умоляю! Товар, не поддающийся количественному измерению, не продают на фондовой бирже. В этом суть акций. И, насколько я знаю, никто понятия не имеет, сколько весит любовь, какой у нее объем, можно ли ее разделить или с чем-то смешать… Сколько единиц любви требуется для начала романтических отношений? Пять? Двадцать? Фондовая биржа сердца! Если бы один пустозвон не обезумел, это бы случилось со мной. – Она говорила словно в бреду, но в сказанном звучали приятные насмешливые нотки.