Михаил Уржаков - Кулуангва

Неожиданно на поляну, где, подняв к небу взгляд, стоял Диего, вышел низкорослый старик. Он был кривоног, одет в смешную набедренную юбку, грубую, но яркую. Этот дочерна загорелый человек, с большой, какой-то шишкастой головой, что-то гортанно спросил у Диего на совершенно непонятном языке. Видя, что мальчик ничего не понимает, старик широко и щербато улыбнулся и жестом руки предложил Диего следовать за ним. Что же оставалось делать Диего? Солнце клонилось к закату, и без посторонней помощи выбраться отсюда он точно не смог бы. Да и силы стали потихоньку оставлять мальчишку – несколько часов без воды и пищи в густых зарослях давали о себе знать. Тем более вид у незнакомца был совсем не злобный.

Небольшое селение, к которому старик привел заплутавшего путешественника, уже погружалось во тьму и сон. Где-то кудахтали куры, плакал младенец, трещали угли в потухающем костре. Человек показал Диего на небольшую глинобитную хижину, дал ему напиться пресной, но теплой и затхлой воды и предложил пару лепешек с небольшого стола. Затем спаситель выудил откуда-то груду жестких полосатых одеял, расстелил их прямо на полу хижины, свернув одно вместо подушки, и Диего, повалившись на всю эту благодать, заснул мертвым сном. Спаситель, дождавшись, пока дыхание Диего станет ровным, укрыл мальчика легким покрывалом и, тихонько притворив грубо сколоченную дверь, вышел на поляну в центре поселка.

Подле потухающего костра на поляне сидел неподвижно высохший старик, молча уставившись то ли на тлеющие угли, то ли на мириады звезд на черно-синем неподвижном горизонте. У него были челюсть властолюбца и лоб философа. Лоб этот, изрезанный множеством морщин, рассекал глубокий, вертикальный шрам, судя по всему, давно не заживающий. Старик сидел на земле, подобрав под себя ноги и уложив на них какой-то круглый темный предмет размером с кокосовый орех. Спаситель Диего Гонзалеса подошел к старику, наклонился и что-то прошептал ему на ухо. Тот едва заметно кивнул головой и вновь остался в одиночестве, даже не повернув головы вслед уходившему соплеменнику.

45 ° 27’57» N

9 ° 11’21» E

Милан, Италия.

14 мая 1991 года

Ехать Родиону Карловичу Тейхрибу пришлось довольно долго. Многоэтажные дома времен ренессанса и классицизма сменились кирпичными и блочными строениями пригорода, с граффити по штукатурке, с отбитыми и потекшими углами выцветшей краски и порой с пустыми глазницами окон. Но Родион не очень обращал внимание на пролетавшее в закатных лучах солнца окружение. Боль в висках его становилась нестерпимой. Наконец, автобус резко затормозил, подняв цементную пыль близлежащей стройки, и остановился у покореженной металлической рамы – остова автобусной остановки. Маленький человек легким движением загорелой руки указал Тейхрибу – «На выход». Тот беспрекословно подчинился.

Ступив на пыльную мостовую на виа Привата Офанто, он огляделся по сторонам в поисках аптеки или вывески с зеленым крестом. Голова по-прежнему раскалывалась. Или жара была причиной, или утренняя утомительная лекция о современном и историческом положении Страны Советов в мировой политической системе, с кучей никчемных вопросов аудитории о возможном построении «новой демократии» в СССР.

Итальянец же, быстро семеня кривоватыми ногами, поминутно оглядываясь и заговорщицки помахивая ладонью у бедра, звал Тейхриба за собой, вниз по улице. Словно бы повинуясь чужой воле, Родион молча плелся за стариком. Идти пришлось недолго. Уголок, куда направлялся старый итальянец, находился в безлюдном, но достаточно шумном месте, прямо у съезда с 51-й автомагистрали Тангезил Ист. Слышно было, как наверху, нервно сигналя друг другу, проносятся автомобили, грузовики, фургоны. Но тут, внизу, ни пыль, ни шум не мешали виноградным лозам оплетать белые веранды замысловатой, зеленой паутиной, кое-где уже начали набирать свой терпкий сок тяжелые гроздья. Помидорные кусты на тонких гладких кольях стояли по периметрам участков, отделяя соседей своей невысокой живой изгородью. Пахло молодым вином, свежим хлебом. Не Милан, а провинция.

Старик подвел Тейхриба к какому-то дому и быстрым движением руки пригласил внутрь. Глядя на выцветшую вывеску «Vecchie – Nuove 5 5 Дословно: старое – новое ( ит. ). » и множество старой утвари и непонятной рухляди, Родион Карлович определил для себя лавку как антично-вторичная. Все, что произошло потом, было похоже на странную мини-комедию черного юмора.

Профессор истории Московского университета Родион Карлович Тейхриб стоял посреди маленького помещения, заваленного хламом, и с возрастающим интересом оглядывал все это, несмотря на жестокую мигрень. Старик же исчез за перегородкой, но тут же вернулся, держа в одной его руке стакан воды, где пузырилась крупная таблетка, другой рукой, словно золотой меч, он сжимал крупный початок вареной кукурузы. Под мышкой был зажат небольшой черный предмет, более похожий на древесный гриб или хорошего размера брюкву.

Старик ткнул стакан Тейхрибу (тот взял его без промедления), стукнул себя пальцем по виску и сказал что-то типа «Si prega di bere, da un mal di testa». Скромные познания в итальянском подсказали Тейхрибу перевод: «Пейте, пожалуйста, это от головной боли». Он немедленно выпил пузырящуюся жидкость с привкусом ацетилсалицила, прикрыл на мгновение глаза и тут же чуть не упал, получив сильный удар по голове.

Отшатнувшись и выронив стакан, который разлетелся на каменных плитах в мелкое крошево, Родион Карлович открыл глаза и увидел, как по маленькой комнате летят ошметки сочной массы – желтые кукурузные горошины. Это же месиво сползало и с его лба и волос. Прежде чем он успел опомниться, старик проворно развернул его за плечи, пинком выставил за дверь, прямо под колеса едва успевшего затормозить автобуса. Вслед ему полетел обломок кукурузного початка. К удивлению Тейхриба, не воспоследовало ни ругани, ни долгих итальянских разъяснений с сочными жестами и хриплыми вскриками «идиотто». Водитель затормозившего автобуса просто открыл дверь во все такой же пустой автобус. «Джузеппе Сизый Нос» вышел вслед за Тейхрибом, развернул того к себе и вложил в его руки черный предмет. С некоторым очевидным извинением в голосе он произнес: «Ton gucha, Rodion! Grazie», повернул профессора в обратную сторону и легонько втолкнул в автобус.

Тейхриб плюхнулся на первое сиденье и минут пять сидел, тупо смотря в окно. Затем задумчиво провел по влажному от кукурузы лбу и почувствовал легкую, саднящую боль над левой бровью. На пальцах осталась небольшая кровавая полоска. «Вот так получают увечья в кукурузных боях за свободу и независимость…» – усмехнулся он про себя. На коленях у него, тяжело давя на бедра, лежал черный каучуковый шар. Родион опустил на него руку cо следами крови и вдруг, почти мгновенно, терзавшая его уже несколько часов боль улетучилась. Просто ушла, отпустила его. Профессор растекся по пластиковому креслу с блаженной улыбкой.