Вероника Батхан - Порты и башни

В ложах сидели купцы – караимы, армяне, а то и сам городской голова захаживал полюбоваться на Иду Кассино, как она верхом на белой кобыле скачет через четыре горящих обруча – оп, оп! Она была бессовестно хороша, Идочка, и удачлива необычайно – охмурила итальянского капитана с «Ливорно» и сбежала с ним за границу. Цирковые сплетничали про неё, языками мололи. А когда красные Феодосию взяли – позавидовали черной завистью. Вечернее представление тогда давали, боролись Паппи и Мозжуха, местный парень с Карантина. Вышли оба, размялись – и вдруг поручик какой-то прямо верхом в цирк въехал «Красные в городе!». Люди «ааааа!!!!» и побежали, как тараканы от свечки – женщин давят, толкаются, не разберешь, кто где. Лошадей цирк тогда бросил, медведей, льва, вольтижерка ногу сломала и тоже осталась. А пароход потонул. Всё едино… Леон Рудольфович уронил голову на руки.

«А не мешай вино с водкой!» – подумал Лешка. Он хозяйственно доел мясо, слил в бокал остатки вина, закусил тягучей ниточкой сыра, попросил счёт. Чуть подумав, потрепал старика по плечу:

– Вставайте, Леон Рудольфыч, пора нам!

Лацци грузно поднялся – казалось, за полчаса он прибавил лет двадцать и короткий сон его не освежил. Он неловко нащупал рукава пальто, кое-как нахлобучил кепку на лысую голову. Посмотрев на него, Лешка неохотно поинтересовался:

– Может вас проводить?

– Нет, – покачал головой Леон Рудольфович и замялся. – Другое у меня к тебе дело.

«Денег попросит» решил Лешка и сделал внимательное лицо.

– Может, вам в шапито человек нужен, хоть на денечек? Не смотри что я старый – и коверным могу и подсадным и униформистом. Сил нет, как по арене соскучился. А?

– Золотой вы наш человек, Леон Рудольфыч! Конечно, такой артист везде нужен!

…Не рассказывать же, что мало не половина труппы сбежала, два униформиста провалились в запой и которые сутки не казались директору на глаза. Любые помощники пригодятся, тем паче опытные.

– У меня только одно условие. Чтобы никто на меня ни голос, ни руку не поднимал. Смолоду не люблю, – серьёзно сказал Леон Рудольфович. Мороз вернул краски побледневшему было лицу, протрезвил старика.

Лешка незаметно пожал плечами – что за цирк без крепкого словца. Впрочем, пожилого артиста вряд ли кто-то обидит. В двух шагах от «Лукоморья» мерзли таксисты, за пятьдесят гривен сивоусый кавказец согласился довезти циркачей до Комсомольского парка, подождать, а потом доставить старика назад к «Астории».

Новости оказались печальней, чем ожидал Лёшка. Рустам Давидович, бессменный директор харьковской труппы в полдень съехал из вагончика прямо в больницу. Свалился с гипертоническим кризом – видать, мороз доконал. Или жена – за старшую в труппе осталась его супруга, Ангелина Петровна, дрессировщица хаски, дама с большими амбициями и паршивым характером. Она немедля звякнула в мэрию и написала жалостное письмо в газету о плачевном положении бедных артистов – погода не сулила продаж. Явление Лёшки с полной кассой удивило её несказанно. За суматохой и перебранкой о старике как-то забыли. Когда Лёшка отправился искать гостя, Леон уже нашел себе дело. Скинув пальто и пиджак, засучив рукава полосатой фуфайки, он сноровисто чистил вороную Фантину, оглаживал ей бока, расхваливая красотку на все лады. Предательница-кобыла нежно фыркала. Бумеранг, серый в яблоко мерин, ревниво ржал и стучал копытами в стойле. Пожав плечами, Лешка взял другой скребок – работы на всех хватит. А вот номеров нет, так и будешь до старости Ванькой скакать под чужой шамбарьер, мерзнуть с билетами, бедовать по гостиницам. Парень твердо решил – вернется, позвонит отцу. Тот сулил место в семейном деле, как только сыну осточертеет маяться дурью…

Такси пришлось отпустить – за считанные часы старик стал своим в труппе, словно работал здесь двадцать лет. Огнекрутке Алине наговорил комплиментов, шталмейстеру Леонидычу подсказал чудодейственный бальзам от ревматизма. Медведю Яшке дал молоко в бутылке – все покатывались, как потешно косолапый высасывал лакомство, пачкая морду. К вечеру Леон уже знал по именам артистов, лошадей и собак, помнил, у кого сколько детей, внуков, хворей и ломаных косточек. Лешку он слегка раздражал – стариковской дотошностью, глупой принципиальностью, вечным бурчанием «я же предупреждал». И дурацкими, не слыханными раньше суевериями – не лузгать семечки, не свистеть, не подметать манеж – беда, видите ли, будет. Словно можно придумать что-нибудь хуже тридцатиградусного мороза, больных зверей и замерзшей публики?

В субботу погода не задалась. Прояснилось, но теплей от этого не стало, ветер бил с моря, подхлестывая торопливых прохожих. Дорожки парка обледенели. По счастью зрителей это не остановило – к шапито стекались ручейки обывателей. Почтенные мамаши и бабушки, ведущие за руки разряженных малышей, смешливые подростки, краснолицые кряжистые мужики под ручку с возлюбленными – находились среди девиц и такие, что надели короткие юбки и теперь дрожали, перебирая ножками. Последние билеты разбирали у кассы с боем, словно ждали невесть каких чудес.

Из экономии тепловую пушку включили с первыми зрителями. Продрогшие отцы семейств толкались в очереди за горячим чаем и хотдогами, молодежь предпочитала стаканчики с разноцветным попкорном, но самая большая толпа собралась у лотка с сахарной ватой. Леон моментально освоил приготовление лакомства и теперь устраивал целое представление, виртуозно наматывая сладкий пух на тонкие палочки. Малышня скандалила, пищала на разные голоса «Купи, дай!». Впрочем, толкучка кипела и у прилавка с шарами, светящимися рожками и прочей китайской ерундой – детям хотелось праздника, родители потакали, вспоминая себя в их возрасте.

Пора! Внутренний голос вернее всяких часов подсказал – время готовиться к представлению. За четыре года Лёшка так и не научился относиться к выходу на манеж равнодушно – всякий раз заполошно стучало сердце, поднималась в крови горячая, хмельная волна, ожидание невиданного успеха. А следом – неизбежное разочарование. Николай Шишкин, жокей и руководитель номера «Чингиз-хан» много раз упрекал Лешку за вспыльчивость. Сам цыган и страстный любитель лошадей, он считал, что к работе следует подходить с холодной головой – пусть зрители переживают.

Входя в гримерку, Лешка спиной почувствовал недовольный взгляд старшего, но сделал вид, что ничего не заметил. Быстро переоделся в «монгольский» костюм с островерхой шапкой, натянул на ноги мягкие сапоги. По привычке размял пальцы, потянул носки, выгнулся, коснувшись руками пола. Порадовался теплой одежде – несладко нынче придется воздушным гимнастам и полуголому крафт-жонглеру.

Читать дальше