Андрей Шевченко - Тридесятое царство

Он везде: в мифах и сказках, в островерхих чумах, в названиях азиатских рек и озер, в русской страсти к зимним развлечениям, в наших светлых, как полярные льды, лицах и волосах. Север… С его таинственной Горой, уходящей своим ликом в райский сад с жар-птицами и золотыми молодильными яблоками. Север…

Не оттуда ли, из глубин праславянского духа, этот могучий порыв, когда менее чем в столетие несколько тысяч русских казаков подчинили половину Азии – ту, где им сопротивлялись не люди, а древние божества холода и мрака?…

Север ждёт нас. Он ещё дремлет, но всё яснее и отчётливее его сны о том, как скованный океан освобождается и великий народ, расселившийся и на юг, и на запад, и на восток, возвращается на Родину. Время приходит…

Ясным весенним утром по вершине вытянутого посолонь – с Востока на Запад – невысокого взгорья, венчавшего широкую долину, ехал верхом на лошади юноша-ратник. Он с улыбкой подставлял лицо ветерку-Свежуну, будто недовольному вторжением в его владения, восхищённо озирал всё вокруг и пытался напевать, однако часто отвлекался на что-нибудь, и песня его опадала на нежную траву, как капельки росы.

– Какая приглядность в этих Землях! – воскликнул он и так зычно, что выскочил сбоку из травы и удивлённо посмотрел на хозяина пёс-полуволк. – Здоровко! Холень! Какая здесь красота! Ни Леса густого, ни топи смрадной, ни косматых асилков! Так бы и ехать до самого Прибрежья!

А вон и Триозёрье. Видно, Яр хорошо знает дорогу.

Ездок вспомнил дядину обстоятельную запись на берёзовой коре. Всегда скупой на слова, Ярослав писал так, словно опасался и малейшей причины невыполнения своей просьбы. Эта необычность удивила Светислава, ибо совершить небольшой крюк по пути в своё селение и заехать к одиноко живущему на озёрном острове Лебедю нисколько не затрудняло. Об опасностях же и помышлять нечего. Они заканчивались в пяти – шести верстах от Леса. Поэтому предположение могло быть только одно: Светиславу надлежало проводить старика в Любомирово селение на Большое вещенье, где, возможно, решится дальнейшая участь всех их семи племён.

От таких мыслей настроение становилось ещё лучше: он не только возвращается после четырёх Лун в родное селение, где его будут приветствовать, с уважением и опасливо поглядывая на оружие, но и въедет туда с одним из мудрейших людей, который вызовет всеобщее любопытство и которого можно будет расспрашивать в пути обо всём, о чём пожелается: о травах для ран, о нравах лесных духов и о том, какие из них помогают асилкам, а какие их не любят…

Светислав повернул лошадь, и они начали спускаться по западному склону туда, где в редколесье блестело первое и самое маленькое из трёх озёр. Теперь путь пошёл по лугам, но животины нигде не виднелось. С глядня, самого высокого места, которое они недавно миновали, юноша не приметил ни одного селения. Возможно, эти выпасы использовались в летние меженные дни, когда на других трава, поедаемая коровами, не успевала отрастать, если скупились боги на небесную влагу. Хотя в прошлое лето ярых, знойных дней посчитай что и не насылалось, разве один – другой. К тому же и не мог Светислав их ощутить: и месяц светень, и месяц страдень в свой черед провёл он у границы, охраняя мирную жизнь пахарей. Лесные чудища асилки тогда словно уловили перемену в природе, то холодное дыхание Севера, которое уже сковало Острова и начало наступление на Землю: редкая ночь проходила без того, чтоб не обнажались мечи. Тишина вернулась лишь тогда, когда обозлённый гибелью восьмилетнего Пелыслава из рода Загомира, собиравшего в лесочке недалеко от селения ягоду и найденного растерзанным, Яр созвал лучших из ратников и отважно вторгся прямо в Лес на три поприща. Никогда до того люди не проникали так далеко во владения Велеса, где привычные и дружественные дубы, берёзы, ольхи часто сменялись рощами опасной бузины, зловещего терновника, колючих елей и лиственниц, расставлявших во все стороны свои кривые лапы и не пускавших дерзких всадников. По три десятка стрел тогда оставил в Лесу и он, и каждый ратник – Сокол, но враг смекнул, что за расхищения и убийство людей будет жестоко наказан. Утих на время.

Воспоминания нахлынули, вернули в привычное состояние опасливости, но вокруг только летали птицы, мелькал то слева, то справа неутомимый Холень, и Светислав опять задумался о семейном.

В этот год он впервые может после сева ездить в священную вязовую рощу, куда ближе к полудню собираются юноши и девушки всех соколиных родов, а в иной день наезжают и из соседних племён – Кречеты, Лебеди и даже Журавли. Игрища, хороводы… Где певун или гудец – посядут кругом, слушают. Рощу посвятили Ладе и её дочке – красавице Леле, и Рожаницы отплатили людям: поселили в густой листве вязов множество соловьёв, иволг, свиристелей и прочих напевниц, которые и в свет, и в мрак свистят, трелят, щёлкают, погудывают и ухают, так что и слова молвить не хочется. «Усладливо, как в Ирии», – говорила сестра Изяслава со вздохом. Однако слушать- то слушают да и знакомятся, приглядываются, а за жатвой – сговоры, смотрины, свадьбы…

И хотя в свои два десятка лет Светислав мог уже вручить приглянувшейся девице знак Лады и ожидать согласия (а ему, статному, красивому и опытному ратнику, – подумалось вскользь, – таких знаков, точно, будет вручено немало), нет, жениться он не собирался. Но юноше, которому не жутко было идти в Лесном походе дозорным и в одиночку нападать на становища асилков, не пристало робеть, разговаривая с девушками. А он робел. Хорошо, что в их четвёртой городьбе, пограничном укреплении с частоколом на границе Леса, были только юноши.

Светислав устыдился своих самодовольных мыслей, а взлетевшая пара уток – широкохвосток отвлекла его и заставила Холеня жадно посмотреть вослед и подвыть.

– Проголодался? – окликнул он пса. – Ещё версты три – четыре. Думаю, старый вещун не только травами питается, угостит нас чем-нибудь. А вот и второе озеро.

Лес сгустился. Ивы своими длинными вислыми ветвями трогали засеребрившуюся воду и плотно, как узор – край одежды, сопровождали береговую черту. Редкие осины сменились остролистами и берёзами с юной, клейкой листвой, сквозь которую взгляд проникал лишь на восемь – девять десятков саженей. Светислав на всякий случай навострил слух. Можно было наткнуться на семейство диких коров, слеповатых и напористых, или диких свиней со старым клыкастым кабаном.