Василий Лягоскин - Серая Мышка. Первый том о приключениях подполковника Натальи Крупиной

Совсем рядом с бывшим пустырем, где выстроились, и продолжали строиться коттеджи, было троллейбусная остановка. Людей там, как и предполагал Топор, было совсем немного. Две бабушки охотно подсказали ему, как доехать до завода. Точнее подтвердили то, что Топор и сам уже знал – все эти подробности Крюк раздобыл еще в Москве.

Две остановки он проехал в почти пустом троллейбусе четвертого маршрута. На конечной, где он пересел на «двойку», пассажиров было немногим больше, что было очень кстати. Дело было в том, что Топор в последний момент не выдержал, и взял с собой автомат. Он так удобно и незаметно поместился под плащом, что Некрасов решил рискнуть. Три других «бизона» остались в коттедже. А бойцам он строго настрого запретил появляться с оружием во дворе.

– Значит так, – сказал он, прежде чем вышел из дома, – смотреть за окрестностями, а главное – за оружием. Если что случится, своими руками яйца оторву, а Крюк – все остальное. Понятно?

Бойцы дружно кивнули, и Топор ушел, прижимая к боку согревшийся под плащом «Бизон». Сейчас он сидел на обтертом сидении троллейбуса, ощущая подмышкой приятную тяжесть оружия и удивляясь дешевизне провинциального транспорта. Потом он еще немного поудивлялся – тому, как просто и без затей ковровские власти когда-то назвали городские улицы. Троллейбус катил по Комсомольской улице с остановками на Кирова, поселке Двадцать пятого октября и подобными им. Потом – после остановки на площади Двухсотлетия Коврова Комсомольская плавно перешла в проспект Ленина с остановками: улица Коммунистическая, площадь Победы, улица Шмидта… Словно этот второй маршрут ковровского троллейбуса по-прежнему пролегал по шестидесятым-семидесятым годам.

Наконец четкий и радостный, явно записанный на пленку женский голос объявил:

– Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка – завод имени Дегтярева.

Вместе с Топором вышли почти все пассажиры, но только он повернул к заводу. Остальные поспешили через дорогу, и дальше – в сторону железнодорожного вокзала. Это Топор тоже знал. Он неторопливо направился к проходным, внимательно приглядываясь к рекламным щитам, разделяющим широкую подъездную дорогу надвое. Раньше, как правильно догадался Некрасов, эти щиты украшали портреты передовиков социалистического соревнования. Теперь ни социализма, ни соревнования не осталось.

– Наверное, и передовиков тоже, – он внезапно почувствовал ностальгию по далеким временам, когда он еще не был Топором и рассердился на себя – такому настроению перед операцией было не место.

Но внутри какой-то осадочек остался, и Топор вполне искренне пожелал этому громадному предприятию, чтобы операция никак не сказалась на планах завода. Не только потому, что пожалел снующих мимо с угрюмыми лицами работяг. На их зарплате удачная или – напротив – неудачная сделка вряд ли бы сильно отразилась. Но через дорогу – на стене серого здания – висел огромный плакат с изделием ковровского завода – мотоциклом «Восход». В далекой юности, когда Топор был просто Федькой Некрасовым, у него был такой мотоцикл, самой первой модели. Он вдруг вспомнил запах бензина и машинного масла, которым тогда была пропитана вся его жизнь; вспомнил радость, с которой он вел своего железного коня из магазина. Разве можно было сравнить с теми днями сегодняшнюю жизнь? Сравнить с тем бесконечным счастьем нынешние такие дорогие и такие пресные удовольствия.

– Ну, хватит, – одернул он себя, – дело надо делать.

Впрочем, здесь делать было уже нечего. Больше того – оставаться у завода с автоматом под плащом было просто неразумно. В переулок, ведущий к проходным, завернули сразу четыре милицейских «Жигуленка». Почти сразу за ними на огромной скорости подъехали три иномарки с тонированными стеклами. Топор понял, что это кто-то из участников предстоящей встречи. Кто именно, он не разглядел; не только потому, что машины были затонированы практически начерно, но и по той причине, что уже сидел в троллейбусе, как раз отходящем от остановки. Это была «четверка», которая по другому, дальнему, маршруту привезла его к временному дому.

Один из бойцов – Алекс – явно не ожидал шефа так скоро, иначе встретил бы его энергичным, деятельным. Теперь же он развалился в мягком кресле, напротив входной двери. На полу вокруг кресла валялись пустые скомканные пакеты из-под чипсов и несколько жестяных банок. Алекс резво вскочил на ноги, едва не перевернув кресло, а Топор хмуро оглядел пол. Все банки были красными, из-под «Пепси-колы» и морщины на его лбу немного разгладились.

– Стволы где? – уже почти спокойно спросил он.

– Там, – осклабился боец, показывая пальцем на стальную дверь, ведущую в подвал.

Топор лично осмотрел подвальное помещение утром. Большой прохладный подвал был надежным убежищем. В маленькое вентиляционное отверстие вряд ли пролезла бы даже кошка. Поэтому он кивнул разрешающе:

– Ладно, сиди.

Сам он поднялся на второй этаж. Там, улегшись как был – в одежде и обуви – на заправленную кровать, Топор задремал в ожидании Валеры с Максом, вторым, и последним его бойцом в сегодняшней операции. Топор любил работать с Валерой. Тот не только умел делать все, или почти все; он к тому же был очень аккуратным и не менее пунктуальным. Вот и теперь ровно в двенадцать часов под окном заурчал мощный движок «Форда». Некрасов вскинулся, резко поднялся, прогоняя остатки сонливости.

По лестнице, ведущей с первого этажа, простучали маленькие, почти детские, башмачки Валеры. Он появился в комнате слегка запыхавшимся, но почти невозмутимым. Но Топор хорошо знал этого человека. За этим «почти» скрывалось удовлетворение, даже гордость за безукоризненно выполненную работу.

– Все в порядке? – больше для проформы спросил Топор.

– В порядке! – отрапортовал Валера, – колеса готовы. КАМАЗ-кунг в двух кварталах отсюда; Макс ждет в «девятке» – маршрут прошли два раза.

– Хорошо, – Топор сладко потянулся.

– Теперь краситься.

Некрасов словно потух; сейчас ему предстояло самое, на его взгляд, неприятное. Валера должен был загримировать его и экипировать. А поверх всего надеть длинный плащ. И – самое паскудное – прикрепить к лацкану плаща карточку. Карточка была как карточка – жесткая, закатанная в толстый слой пластика. Топор сам бы посмеялся в другое время, прочитав рядом с физиономией незнакомого мужика фамилию, имя и отчество: «Варфоломей Иванович Хреннарыло».

Он и засмеялся, увидев ее впервые, в доме Крюка. Через минуту он едва не упал с мягкого кресла, когда Крючкин объяснил, что именно эту физиономию нарисует ему Валера перед операцией.

– Да ты что, Крюк! – попытался отказаться Некрасов, – это же западло, с такой кликухой на экран. Меня же миллионов десять увидят.