Владимир Пуховцев - Житиé Святого Валентина

– Боюсь, что не найду для этого времени, – воспользовался паузой Пронтоний. – Да и мой род занятий влияет на мои читательские предпочтения. Цезаревы 15 15 Древнеримский государственный и политический деятель, диктатор, писатель. «Записки о Галльской войне» и «Записки о гражданской войне» мне гораздо ближе, чем сочинения историков, философов и литераторов.

Кратоний поставил кубок обратно на стол и о чём-то задумался, но тут же, тряхнув головой, отрешился от задумчивости, и оживлённо продолжил:

– Войны всегда были лишь следствием тех процессов, которые происходят в обществе. Вы, военные, считаете, что ваш ратный труд вы совершаете во имя Рима. Но есть ли смысл в том, чтобы во имя Рима делать что-то, если в конечном итоге Рим рухнет и исчезнет всё то, к чему мы привыкли? Риму следует остановиться в своих территориальных притязаниях и заняться совершенствованием общественных отношений на тех территориях, которые у нас уже есть.

Пронтоний удивлённо посмотрел на собеседника и спросил:

– Подобные советы ты даёшь и императору?

– Да. Но, конечно, не в столь категоричной форме. Галлиен, кстати, тоже поклонник Тацита, – Кратоний иронически усмехнулся. – Но лишь только в той части его трудов, где Тацит признаёт неизбежность исторического развития от республики к империи. Кумир императора – Август 16 16 Первый древнеримский император после времён республики. . Он восторгается тем, как Август восстановил мир и порядок после хаоса республики. Правда, император считает само собой разумеющимся то, что Август, восстановив империю, не восстановил древних свобод и добродетельных нравов.

– Ну, я тоже считаю, что обществу полезнее, когда оно построено на основе единовластия. Дай сенату неограниченную власть, и они погрязнут в бесконечных склоках, что, когда и как надо делать. Это как в армии: представь себе, что легионами командуют сразу несколько человек. Такая армия заранее обречена на поражение… – начал высказывать свою точку зрения Пронтоний.

– Чтобы изменить своё мнение, почитай у Светония Транквиллия 17 17 Древнеримский писатель, историк, учёный-энциклопедист. Автор работы «Жизнь двенадцати цезарей» в т. ч. Тиберия, Калигулы и Нерона – императоров Рима из династии Юлиев-Клавдиев. о временах Тиберия, Калигулы, Нерона, – перебил его Кратоний. – С какой стороны ни посмотри на них – картина получается неприглядная. Я согласен с Тацитом, что именно эта троица заложила личным примером тот упадок нравов, который царит сейчас в нашем обществе. Рим гниёт и разлагается. Государство – есть форма организации совместного существования людей, когда они распределяют между собой обязанности по труду и управлению. И, когда та часть общества, которой негласным общественным договором предписана обязанность управлять, выше этой обязанности ставит ненасытное желание получать извращённые удовольствия и пребывать в перманентной праздности, государство гибнет…

– И что же тогда? – Пронтоний не счёл бесцеремонным перебить Кратония, так как тот перебил его первым.

– В других своих сочинениях Тацит немало уделяет внимания описанию жизни германских племён, их нравов и обычаев, противопоставляет их «первобытные» нравы развращённому Риму. Мне кажется, что те, кто разрушит Рим, придут оттуда, – Кратоний тяжело вздохнул. Его ораторский дискуссионный задор разом окончился, и он устало откинулся на подушки.

Пронтоний счёл, что наступил момент, когда он удовлетворил интерес хозяина к своей персоне в достаточной мере.

– Теперь расскажи мне о том, как живёшь ты. Мне поведали, что ты пользуешься большим влиянием на императора и прославился своей учёностью, – сказал Пронтоний и потянулся за кубком, но прервал своё движение и от растерянности сменил лежачее положение на сидячее.

Кратоний закрыл лицо руками и рыдал. Вся его фигура выражала горе, причём горе такой степени, какой видеть Пронтонию приходилось нечасто, хотя в силу своей профессии с человеческим горем он сталкивался практически ежедневно. Он знал, что мужчины, если их не пытают, плачут только в одном случае – из-за беды с очень близким человеком.

– Прости меня, если я чем-то тебя обидел, – осторожно сказал Пронтоний. – Скажи чем и я постараюсь заслужить прощение.

– Это ты прости меня, мой друг, – Кратоний отнял руки от лица, но из его глаз продолжали литься по щекам слёзы. – Пойдём со мной, и ты поймёшь всё безо всяких слов.

Хмель от выпитых многочисленных кубков вина исчез, но Пронтоний от такой смены эмоционального настроя их ужина, долго не мог попасть ногами в свои солеас.

Они шли довольно долго, и Пронтоний понял, что они миновали практически весь дом. Наконец Кратоний, осторожно открыв дверь ничем не примечательной комнаты, жестом пригласил Пронтония войти в неё.

От увиденного Пронтоний испытал чувство, сопоставимое разве что с сильным ударом по голове.

У окна стояло некое подобие трона, сидением которого была огромная подушка. На этом подобии трона сидел мальчик лет одиннадцати-двенадцати весь обложенный более маленькими подушками. В глаза сразу бросалось, то, что его позвоночник неестественно искривлён. Из спинки «трона», перпендикулярно ей, торчали две деревянные рейки, перевязанные скрученной в жгут мягкой тканью. Между рейками находилась голова мальчика, а подбородок покоился на этой перевязи.

Увидев Кратония, мальчик жалобно сказал:

– Больно, папа! – и из его глаз по щекам медленно потекли две слезы.

Рабыня, очевидно присматривающая за мальчиком, жестом дала им знак выйти из помещения.

Пронтоний почувствовал, как что-то сдавившее ему горло лишило его возможности управлять своим голосом. Только когда они вошли обратно в триклиний, способность говорить отчасти вернулась к нему, и он непохожим на свой голосом спросил:

– Неужели это Геримон, которого ты гордый наследником вздымал к небесам 18 18 Когда мужчина-римлянин первый раз видел своего ребёнка, в знак признания его своим наследником он должен был взять ребёнка в руки и поднять вверх. ? Тот Геримон, которого я держал на руках, когда ему исполнился один год? И что с ним случилось?

– Да – это Геримон. В таком состоянии мальчик находится уже без малого два года. Он не может ни ходить, ни стоять. Голова его не держится и клонится книзу самым неестественным образом, – Кратоний снова зарыдал. – Скажи, Пронтоний, как мне жить с этим? О, боги, как это страшно! Временами мне кажется, что я оказал бы ему милосердие, убив его. Это страшно!.. Так страшно!..

Только для того, чтобы предотвратить явно надвигающуюся истерику Пронтоний задал вопрос, ответом на который было состояние мальчика.