Андрей Гоголев - Заратуштра

В ту пору как Заратуштра пребывал на Острове Блаженства, случилось, что корабль бросил якорь у Острова Дымящейся Грёзы; и люди его сошли на берег, чтобы пострелять кроликов. Но около полудня, когда капитан и люди его снова собрались вместе, увидели они вдруг человека, идущего к ним по воздуху, и какой-то голос сказал явственно: «Пора! давно пора!» Когда же видение было совсем близко к ним – оно быстро пролетело мимо них, подобно тени, в направлении, где была огненная гора, – тогда узнали они, к величайшему смущению, что это – Заратуштра; ибо все они уже видели его, за исключением самого капитана, и любили его, как любит народ: мешая поровну любовь и страх.

«Смотрите, – сказал старый кормчий, – это Заратуштра отправляется в ад!»

…Заратуштра правился рваными пустотами земной оболочки. Всасываемый ими, он вился меж струпьев этого, уже давно заболевшего слоя подножия человеческих ног; он спускался вниз, вниз! вниз? Это был полёт, но не вверх, это было падение, но не вниз.

Лишившись ощущения скорости движения, он справедливо рассудил, что причиной тому стала потеря каких-либо видимых ориентиров; вокруг была только влажная густо-фиолетовая мгла, напомнившая ему обстановку у входа в его пещеру, когда облака пытались настырно войти в его жилище.

Какое-то время он был слишком поглощён взорами в сторону – туда, куда его относила сила вращения. И вот только теперь он заметил, что на стенках воронки-круговерти, как мухи, нанизанные на иголки, корчатся люди, много людей, очень много людей! Что-то говорило Заратуштре: они не видят его, они не слышат его!

Развязка наступила внезапно, и он вошёл в бор небытий. Через жерло конуса завиделось огромное плато, резко обрывающееся куда-то; люди-мухи соскальзывали со своих «посадочных мест» и, вываливаясь из жерла, заполняли очередной ряд длинного каре. Периодически раздавался страшный рык, в ответ на который первый ряд ничего не понимающих существ покорно отдавал себя невидимой силе, скидывающей их с обрыва вниз…

Падающие в огненную реку аР лёгкие тела-оболочки быстро относились поперечным потоком к первому причалу скорби противоположного берега; у реки расплавленных камней не было одной стремнины – было много несущихся с разной продольной и поперечной скоростью потоков, направленных в забвение памяти берега прежней жизни. В момент, когда скрипы огненных всполохов окончательно осыпались с тел упавших с «неба», а происходило это чрезвычайно быстро, тут же под ними дыбились огненные нити, которые опоясывали их коконами, что несли кромешников к месту скорби о потерянном.

Нет! Огонь не испепелял тела, он сжирал гордыню, самомнение и все доводы-самооправдания совершённых грехов, оставляя только Я ушедшего из жизни и груз кармы этого Я; обнажённость тел была грустной насмешкой над трудами Создательницы, чьё имя Макоши здесь произносилось на иной лад – слышалось невнятно: то ли Варвелло, то ли Бабело.

Заратуштра увидел знакомцев: вон тот, первый сброшенный на причал, что на базарной площади казался ему стручком, нанизавшим на себя огромные уши; теперь эти уши отдали телу всю свою хрящестость, и оно никак не могло найти привычное вертикальное положение; при каждой попытке своего владельца встать, то, что должно было называться телом, складывалось, увивалось, и каждый раз немыслимыми позами-узлами; порой было невозможно понять: почему же ноги торчат из-за головы в противоположную сторону?!

А вот и тот, что был с глазами от желудка; теперь вообще никто не мог видеть его взора – он был слеп для внешнего, для внешних, для всех, так как взор зрачков его был направлен на созерцание голодной утробы, так же удивлённо и с укоризной смотрящей, но вверх, встречно.

Те, кто падал не лёгким касанием поверхности, вздымая хорошо различимые всплески шипящих капель вверх, коконы размещали на ещё оставшихся скорлупах их добродетели и отправляли в свободное плавание, говоря Чёрному кораблю – «Они твои!»; постоянное ожидание Чёрного корабля, спускающего обитателей в более низшие слои, висело над «скорлупниками» полотном надвигающегося смерча, стеной кошмара.

Падающие грузно, сразу исчезали в потоке. Но постепенно, обжатые нитями огня, они медленно всплывали по мере обмеления Огненной реки, они «плыли» к началу самого длинного этапа искупления, к пристани, ведущей к Галактическому дну.

Природа здесь была иной: река аР, как и Ра, давала жизнь местным населенцам, но жизнь питалась здесь не от животворения, но от злотворения; то, что сбрасывалось рекою с кромешников – их самооправдания, гордыня, замешенная на невежестве, и, наконец, сама их карма, – связывалось рекою в пакеты и забиралось Подземельной Империей как основной топливный источник всей её энергетики; здесь река мелела не вверх, по направлению к истоку, но вниз – к устью.

Коконы, выбрасываясь с клиентами на другой берег, исчезали бесследно, оставляя вновь прибывших перед распутьем. Но у кромешников не было собственного выбора: чудовищно огромное существо, миллионами холодносклизких отростков, которые можно было принять за его волосы, охватывало этапников и раскидывало их тела по трактам, которые многими нитями вели к местам обитания верных слуг Императора Подземельной.

Космической протяжённости не было: небо представляло собою плотный свод, окутанный постоянной ночью под Чёрным солнцем; бесцветный ландшафт без следов любви; убеждённо казалось, что надежда здесь мертва; радость, смех, упоение творчеством – этого ничего не ощущалось Заратуштрой. Кромешникам был определён лишь тупой труд и паузы забытья, которые здесь назывались сном.

Вокруг виделось имеющее подобие того, что принято называть Природой. Каждый ощущал присутствие каждого, смотрел, но не видел никого. Полный мрак, фосфоресцировали только почва и эквиваленты растений. Источников пищи было в изобилии: тела сами излучали и затем отторгали облекающую их ткань, клочья отваливались; люди ели по сути самих себя. Облик обитателей был человекоподобен, но черты смыты.

Чем глубже вдаль обращался взгляд Заратуштры, тем менее человекоподобными казались ему люди. В слоях чёрных паров преобладал густофиолетовый цвет. Человекоподобие представало в убогих и уродливых гномических формах; царствовала беспомощная нагота. Все кромешники были охвачены страхом перед велграми – трёхполыми существами; они меняли свой вид в зависимости от степени устрашения, которое они хотели произвести на рабов Нави.