Юлия Верёвкина - Девятый круг. Ада

…Катя ушла на кухню и закурила. Ядовитые струйки дыма скользили по сознанию, а она тем временем задумчиво перечитала пришедшее на днях СМС. «Я снова в городе. Может, увидимся?» Подпись была неожиданной: этот человек внезапно, без видимых причин, выпал из её жизни несколько лет назад. И всё-таки имя под двумя предложениями вызывало только тёплые воспоминания. Катя неторопливо набрала предложенный номер.

Этот взгляд в никуда, одновременно сосредоточенный и растерянный, Катя узнала сразу: она просто не могла ошибиться.

– Ромка!

Повиснув на шее у крепко сложенного мужчины, в котором было теперь много чуждого, незнакомого – усы, хвост волос, бородка! – Катя рассматривала комнату за его плечами с тем же уютным чувством узнавания. Как много времени прошло – и как мало здесь изменилось. Улыбка Романа тоже хранила память о той, детской. Только вот когда он успел нажить эту острую морщинку между бровей? Серьёзный. Усталый. Задумчивый. И это с ним она воровала конфеты у соседки и на крыше дома мечтала о сказочной, сулящей столько возможностей взрослой жизни?

– Какая ты стала… – произнёс Роман, отстранив её от себя, чтобы получше рассмотреть, и Катя с горчинкой поняла: она тоже изменилась.

Час спустя, трижды подогрев чайник, они уже всё знали. Катя – что Роман, как и мечтал, стал священником, четыре года служил в храме на севере, но недавно покинул церковь, вернулся к матери и устроился в книжный магазин. Роман – что подруга детства предсказывает погоду и вышла замуж, о чём уже начинает жалеть.

– Короче, Катька, ничего-то у нас с тобой не получилось, – ухмыльнулся, подытоживая, Роман.

Девушка устало покивала.

– Знаешь, я ведь даже с парашютом прыгала. (Катя проигнорировала изумлённое: «Ты?!») Не помогло. Пытаешься себя вытащить, выплеснуть куда-то – и не выходит. Похоже, я в тупике. Банальность. Знаешь, женщине ведь правда не так много надо – лишь бы дома всё было хорошо. А если из этого дома бежать хочется… Уже диагноз. Хочется любить мужа, а получается – только кошку. А тут ещё снег. Скажу тебе как, блин, дипломированный специалист: ни черта не понимаю! Это вообще невозможно. То, что происходит, противоречит всему, что мы говорили на экзаменах. И никто не понимает, все только притворяются. Мне страшно. А когда человеку страшно, надо, чтобы кто-то его успокаивал – неважно, по законам логики или нет… – Катя печально улыбнулась и покачала головой. – Ладно, я себя могу жалеть долго – растягивая удовольствие… Ну а ты? Тебя-то что из церкви понесло?

Роман вздохнул, глядя, правда, не на подругу детства, а на скатерть.

– Кать, ты в колдовство веришь?

Катя встретила его вопрос достаточно красноречивым взглядом.

– Ну вот, я ему душу изливаю, а он стебается…

– Нет, я всего только пытаюсь ответить на твой вопрос. И зря смеёшься. Даже Большая советская энциклопедия трактует его как способность некоторых людей причинять различный вред или избавлять от него.

– И кто же тебя… так? – подбирая слова, спросила Катя.

Вместо ответа, Роман поднялся, достал из шкафчика бутылку коньяка, плеснул в чай и себе, и гостье.

– Что, Ромка, запил? – усмехнулась Катя.

– Запьёшь тут… Когда выйдешь из комнаты, а у тебя над головой… Ладно, неважно. То есть, ты говоришь, что у этого снега нет нормальных причин?

Катя серьёзно покачала головой.

– Ни малейших. Мистика какая-то.

От этого слова Роман поморщился.

– Да уж, мистика… Слушай, ты не смейся, но… Если бы тебе сказали, что есть… ну, или не то чтобы есть, а может быть… одна книга…

Катя слушала Романа с нарастающей тревогой.

– Какая ещё книга?

– Видишь ли… Когда выпал снег, я сначала подумал: докатились мы. Ты читала про Содом и Гоморру? Вот что-то в этом духе. Как бы это сказать… Во всех нас поселилось что-то неправильное. Нет, я не грехи имею в виду – они были всегда. Но у нас нарушилось ощущение жизни, мы её подменяем – ну, вроде как выбираем не малину, а жвачку с таким вкусом. Не уверен, что могу объяснять. Когда-то я рассказывал об этом одному человеку, и он… то есть она сказала, что, если следовать моей логике, конец света должен был наступить во времена Освенцима и ГУЛАГа. Беды, несправедливости, пороки были всегда, я понимаю. Но раньше у людей был Бог. А времена безбожия оказались столь страшны, что, наверное, это искупали… А сейчас у людей есть только они сами, и то не всегда.

Катя выслушала Романа несколько озадаченно. Вспомнился вдруг университетский профессор, который говорил, что залог просвещённого общества в том, чтобы в беседе обмениваться не информацией, а идеями. Его слушала полная аудитория девушек, и он привёл пример: не о том, кто какое платье купила, за кого вышла замуж или встретила на улице, а о том, как надо понимать эстетику моды, что нового придумали писатели о любви и какую роль в судьбе человека играют те или иные встречи. Студентки приняли идею белобородого старца с внешностью Гомера в пиджаке со смешками, но сейчас Катя подумала, что тому преподавателю уж точно понравился бы Роман. Столько лет прошло – и ни единого «информационного вопроса», сплошные идеи.

– Ты подумай, какая разница между нами и, к примеру, первыми христианами, которые пели, когда их вели в Колизей на расправу! – продолжал Роман. – Кто из нас не отрёкся бы от веры, если бы был выбор между нею и жизнью? Или вот взять иконы… Мы привыкли их воспринимать как картины, как некие символы, даже, наверное, обезличенные – и в голове не укладывается, что это были живые люди! И как они жили! Откуда у людей это бралось – стойкость, что ли… Я когда книги о них читаю, вот этого понять не могу. Что им силы давало и почему мы так не можем…

– Умирать?

– Жить.

Катя молчала. Внутри неё что-то беспокойно зашевелилось, что-то «неправильное» и «ненастоящее», что мешало ей жить. Или просто чай окончательно остыл, и снова стало слишком холодно. Но разве не было ей слишком холодно и до наступления морозов…

– Так ты понял, что быть священником – это не твоё? – уточнила она, переводя высокий слог Романа в более понятные категории.

– Знаешь, наверное, это могло бы быть моим, если бы я не был таким ослом.

– Ты что-то натворил?

– Да… Но ты ведь не будешь об этом спрашивать?

Катя едва сдержалась, чтобы не погладить мужчину по голове: столько в его лице было усталости и бессилия. В этот миг Роман представился ей в рясе и с крестом в руках; добрый и странно беззащитный, казалось, он не представлял себе, что, если она всё-таки спросит, можно просто не ответить.

– У тебя есть девушка?

Роман покачал головой.

– Нет… И представь себе, примерно по той же причине, по какой я больше не служу в церкви. Я тут недавно подумал, что теперь весь такой из себя светский и, может быть, было бы неплохо… Начал встречаться с одной – будешь смеяться, квартиранткой моей матери.