Мэри Эриа - Энохиан. Крик прошлого

Больные медленно разошлись по небольшому двору. Им даже позволили играть в мяч или просто сидеть на немногочисленных лужайках, наслаждаясь солнцем. Санитары и некоторые медсестры стояли у входов во двор или у стен и внимательно следили за каждым из нас. Я устроилась на небольшом холмике, который был под самой стеной и едва покрывался свежей травой. Прислонившись спиной к стене, я лениво водила пальцами по маленьким травинкам, ощущая их влагу.

Мое одиночество продлилось совсем недолго. За все то время, что я пробыла в этом месте, хотя, наверняка я не могла сказать, как долго это было, у меня был один-единственный друг, которым я очень дорожила. Тиму было не больше восемнадцати, хотя пробыл он в этом месте большую часть своей жизни. Он, как и я, не помнил, почему здесь оказался, но продолжал верить, что однажды нам удастся сбежать, и тогда мы будем по-настоящему счастливы.

Я заметила, как он с улыбкой идет ко мне. Худощавый, но высокий. С темно-русыми волосами, которые стоило бы подстричь. Большие светло-карие глаза на выкате и очень худое лицо с резкими и угловатыми чертами. Возможно, он и не был ослепительно красив, но все же меня всегда к нему тянуло, словно магнитом. Я ведь и сама не была красавицей со своей бледной кожей, черными, словно воронье перо, волосами, большими и неестественно голубыми глазами и маленькими чертами лица.

Наверное, многие могли бы подумать, наблюдая за нами со стороны, что между нами есть какие-то романтические отношения. Мне всегда хотелось рассмеяться, когда мои врачи предполагали нечто подобное. Во-первых, любая романтика была бы дикостью в подобном месте. Ну, сами подумайте, какие могут быть сантименты, когда тебя хотя бы раз в неделю бьют током, а каждый вечер пичкают лекарствами, после которых ты даже на овоща не особо смахиваешь?

А во-вторых, Тим был для меня кем-то вроде брата. Я действительно любила его, но только как человека, с которым меня очень многое связывает. Как друга.

– Как твое лечение? – плюхаясь рядом со мной на траву, спросил Тим.

Он всегда замечал свежие ожоги на моих висках, которые оставались после ЭСТ. Я неуверенно передернула плечами и опустила взгляд. Руки Тима тоже подрагивали, и он постоянно их потирал, будто пытался унять дрожь. У нас был один и тот же диагноз: шизофрения. Вот только у меня врачи выявили легкую форму шизофрении, главным симптомом которой были слуховые галлюцинации, а с Тимом все было куда сложнее. Порой он не только слышал голоса, но даже видел их владельцев, которых на самом деле никогда не существовало. Я несколько раз видела, как он кричал и бился в истерике, пытаясь избавиться от «непрошеных гостей». Были ли они реальны или же мы действительно больны? Кто знает.

– Знаешь, – неожиданно бодро заговорил мой друг. – Я думаю, что, когда мы выберемся, нужно поселиться где-нибудь у моря.

Я улыбнулась, но не стала поднимать взгляд на парня. Тим часто любил рассказывать о том, какое у нас будет будущие, отвергая любую вероятность того, что мы можем провести в лечебнице остаток своей жизни.

– Точно-точно! – возбужденно заговорил парень. Он всплеснул в ладоши и закивал своим мыслям, а его тонкие губы растянулись в улыбке. – Вот увидишь, Тали, мы совсем скоро убежим и сядем на какой-нибудь поезд, который увезет нас очень далеко. Будем жить на самом красивом берегу самого красивого моря, и люди, проходя мимо, будут завидовать нашей свободной и счастливой жизни.

Я была младше Тима всего на два года, но порой мне казалось, что все совершенно иначе. Он так часто погружался в свои собственные мечты, что порой ему даже удавалось улететь душой из этого злосчастного места и на какое-то мгновение стать по-настоящему счастливым. Иногда я так завидовала ему. Меня-то реальность держала на короткой цепи, не позволяя даже на мгновение забыться.

– А кем же мы будем работать? – спросила я, подыгрывая Тиму.

Парень на мгновение задумался, а затем вскочил и протянул мне руку. Его возбужденные, как всегда, было заразительным, и поэтому, недолго думая, я подала ему свою худую ладонь. Тим быстро поднял меня на ноги, и его лицо озарила счастливая улыбка, будто он уже был не здесь, а в мире, который сам и придумал.

– Я смог бы работать автомехаником в самом лучшем салоне города, в котором нам пришлось бы жить, а ты бы стала известной и красивой певицей, ради которой мужчины были бы готовы на все, – весело рассказывал Тим.

Его не волновало, что мое худое тело и лицо не были привлекательными. Что мои волосы были растрепанными и неопрятными. Кожа сухая и местами изуродованная старыми шрамами. Тим не замечал, что мой голос хриплый от частых криков и что я никогда не пою. Ему было все равно, что на нас серая больничная одежда, больше похожая на мешки, которые надели на скелеты. Для него этот мир был не больше, чем страшный сон, который очень быстро превращается в расплывчатое воспоминание сразу же после пробуждения.

– Я бы защищал тебя от надоедливых ухажеров, – держа меня за руки, говорил Тим, глядя куда-то вдаль. – А вечерами бы мы ходили в самые разные клубы и танцевали бы всю ночь напролет.

Будто в подтверждение своих слов, Тим закружил меня в импровизированном танце, и это заставило меня рассмеяться. Тим тоже смеялся, пока мы кружили по старому больничному двору. В какой-то миг я поддалась его фантазиям и позволила себе представить, что сейчас на мне не длинная серая рубашка, а красивое платье. Вокруг нас не серые стены с колючей проволокой, а шикарный салон, где модно одетые горожане выплясывают под веселую музыку. Я заметила, что некоторые из больных стали хлопать в ладоши, словно маленькие дети, другие начали кружиться вокруг своей оси или вздымать руки к небу. Те немногие, чье сознание было лишь частично искалечено, просто оставили все свои дела и с улыбками смотрели на нас и тот бедлам, что мы устроили. Все мы были полумертвыми скелетами, запертыми в убогих серых стенах, которые не приносили ничего, кроме боли, но сейчас наша с Тимом радость заражала других пациентов. Они смеялись, раскачивались в такт, который сами же для себя и установили, пытались танцевать. Некоторые даже пели. Санитары попытались не реагировать на гомон, поднявшийся во дворе, и позволили нам почувствовать совсем немного свободы.

Правда, эта свобода продлилась недолго.

Время прогулки закончилось, и всех снова призвали к тишине. Те, кто отказывался повиноваться, были награждены новыми ударами и синяками. Постепенно радость и надежда, которую Тим успел подарить больным, угасла. Мы снова вернулись в лечебницу, где нет места подобным чувствам. Снова я услышала тихие всхлипы, стоны, истерический смех и безумное бормотание.

– Вот увидишь, – прошептал Тим мне на ухо, когда мы шли по полутемным коридорам лечебницы в сторону спального корпуса. – Однажды все будет именно так, как я тебе рассказал.