Автандил Хазари - Граница ночи. Роман в новеллах

На площади отсутствовали все присущие городу заведения. Не шла торговля, мужичьё не горланило возле кабаков, часы на ратуше не задавали ритм городской жизни. Отсутствие церкви особо поразило барона, да и недостаток злачных мест показался ему большим упущением. «Народу нужно жрать, – рассуждал он, – глазеть на всякие гнусности и верить, что в конце никчёмной жизни каждого из них ждёт высшая награда – вечность. Тогда толпа послушнее, чем под страхом немедленной смерти. А тут и поглазеть, кроме как на казни, не на что. Зато к этому здесь, похоже, имеют вкус». Спешившись, он шёл мимо позорных столбов, к которым цепями были прикованы залитые кровью и грязью люди; мимо колодок, кольев, дыб, виселиц… И всюду крик, вопль, стон… Здесь же была вырыта яма, в которой, трясясь от холода и страха, сидели несколько человек с прикрытыми только грязью телами. Они поднимали головы, тянули к барону руки, умоляли вытащить их отсюда. Их властителю стало не по себе, и он поспешил вернуться в карету. Обоз двинулся к замку.

Невысокий, приземистый, тёмного камня, замок являл пример полного отсутствия мысли в архитектуре. Стены были покрыты копотью и плесенью, защитный ров отсутствовал; всё кричало о бедности бывшего правителя. Новоявленного князя вышли встречать придворные. Возглавлял их невысокий человек в бесформенном балахоне. Морщинистое лицо скрывал капюшон. Человек заговорил, пуская слюну по подбородку:

– Приветствуем тебя, о великий правитель нашего бесприютного царства! Меня зовут Эрих, я регент. Надеемся, ты прибыл к нам по велению души, и путь сюда не был для тебя слишком тяжким.

– Благодарю тебя, Эрих, путешествие прошло замечательно. Я спешу вступить на престол, принять титул князя и взяться за управление. Дела у вас идут, как я имел возможность увидеть, далеко не идеально. Но я это исправлю.

Барон говорил с большим воодушевлением, а регент лишь слегка улыбался, пряча лицо под капюшоном. Генрих отдал приказ отвести лошадей в конюшню, а спутников – в лучшие покои. Сам же он изъявил желание осмотреть замок. И в первую очередь – тронную залу. Та оказалась большой, тёмной и очень холодной. Сам трон был грубой работы, из железа, покрытого ржавчиной. Барон решил сесть на него, хотя смутное чувство тревоги вдруг поднялось из каких-то неведомых глубин. Но отступать было некуда, придворные смотрели на него испытующе и ждали торжественного момента. И вот Генрих фон Ольденбург осуществил свою мечту – сел на трон. Теперь он правитель, владыка собственного государства, распорядитель земель и душ.

Регент принёс корону, железный обруч с чёрным камнем, и протянул её новому хозяину. Но стоило только короне опуститься на голову барона, как из трона выскочили железные скобы и захлопнулись на запястьях и лодыжках Генриха. Он попытался вырваться, но холодный металл держал крепко.

– Что всё это значит? – кричал владыка. – Я требую немедленно освободить меня!

Но новые придворные лишь громко хохотали над ним. А трон тем временем ощетинился шипами; они впивались в тело барона, протыкали ноги, руки и спину, буравили, рвали плоть. Под сиденьем разгорался огонь, и трон, казавшийся поначалу таким холодным, превратился в жаровню. Корона сдавила ему череп, он кричал и просил пощады, молил о свободе или о смерти, но ответом был лишь смех.

Вдруг барон увидел, как сквозь толпу придворных прошла прекрасная девушка в сером одеянии до пола. Она приблизилась к трону и положила прохладную руку на лоб Генриху, отчего боль внезапно оставила его.

– Молю тебя, пощади, отпусти домой, – кричал он. – За что мне это? У нас же был договор…

– Я не покупатель, я – судья, воздающий тебе меру за меру низости твоей. Высоты же твои покрыты туманом. Ты судил, теперь ты судим. И твой приговор – вечность.

Она убрала руку, и боль вернулась. Барон не мог сдерживать её, он кричал и молил о спасении, хотя знал, что его крик не покинет этих стен. Махиэль медленно отвернулась и скрылась за спинами хохочущих придворных. Жир на уродливых лицах колыхался, губы дрожали, рты брызгали слюной, грязные пальцы указывали на него, великого правителя страны, из которой нет возврата.

Получив письмо графа, я сразу же начал собираться в дорогу. Он приглашал меня на Симпозиум, говорил, что дело необычайной важности, и без меня это собрание достойных мужей будет неполным. Брать с собой большой багаж не имело смысла, ведь всем необходимым граф, несмотря на его удручающее положение, мог меня обеспечить, а то главное, ради чего он нас собирал, помещалось в небольшом сундуке. Слуга подремонтировал повозку, заготовил провиант в дорогу, снарядил лошадей, и мы двинулись в путь.

Местность, по которой мы ехали, была пустой и заброшенной. Долгие годы войны и разорения не могли не оставить следов; даже природа, казалось, понесла тяжёлый ущерб и пребывала теперь в унынии и болезни. Одинокий ветер рыскал по ложбинам и пролескам в поисках людей и, никого не находя, из-за своего одиночества становился злым и недружелюбным. Иногда нам, впрочем, встречались и заселённые деревни, жители которых постепенно возвращались к своему включённому в круговорот времён года крестьянскому труду. Сам же замок раненой громадой высился среди чахлого заболоченного леса: граф не позволял выкорчёвывать его и распахивать земли, ибо любил иногда поохотиться недалеко от своего обиталища. Во время осады лес был сожжён, и вид почерневших деревьев, торчащих из болота и засиженных воронами, не вызывал ничего, кроме тоски.

Мост через ров был опущен, ворота открыты, и вход в замок преграждала только решётка. Стражники спросили моё имя и, получив ответ «Теофраст», залязгали цепями подъёмного механизма. Появившийся как из-под земли камергер радушно поприветствовал меня и проводил в просторную комнату. Чтобы согреться и снова ощутить сладость домашнего уюта, я разжёг камин. Ужин не заставил себя ждать, и поедать дичь с терпким вином, глядя на укрощённую огненную стихию, было сущим блаженством. Затем я заснул, а разбудил меня граф, решивший самолично выразить мне почтение.

– Бесконечно рад видеть вас, дорогой Тео! Вы поступили как настоящий друг, оставив свои многочисленные заботы и ринувшись мне на помощь в эту трудную минуту.

– Почту за честь оказаться полезным вам, мессир Рудольф. К тому же, пребывание в месте, где я провёл немало упоительных минут моей юности, способно пробудить сладостные воспоминания. И, я надеюсь, мне удастся встретить здесь тех, кто делил со мной ваше покровительство и братскую заботу.