Мейнард Вуд - Пепел к пеплу (сборник)

А в деревне уже все проснулись, и трактир открылся, а подавальщицы все нет! Сперва хозяин рассердился, а когда время за полдень перевалило, то и встревожился. Того, что муж Эмили тоже пропал, не знал никто – ведь она к таким исчезновениям привыкла и не беспокоилась. В мыслях она оба эти исчезновения никак не связала, а за подругу испугалась. Эмили знала, что не было у Салли в планах отъезда, тем более такого внезапного. А время шло, и Салли не показывалась.

К вечеру было решено собрать людей и отправить, пока не стемнело, поисковую партию в лес. Эмили тоже решила пойти с ними, потому что никто лес лучше нее не знал, и судьбе было угодно, чтобы именно ее группа пришла на берег озера.

Вначале люди даже не поняли, что это такое плавает – коряга и коряга с водорослями налипшими. Только когда Салли подняла голову и закричала, узнали ее по голосу. На скорую руку сколотили плот, подплыли, и увидели, что она там не одна, а рядом с ней супруг Эмили в синяках, ссадинах, и нагой, как Адам. Отцепили их от коряги – без всякого труда причем – перевалили на плот, и, едва сдерживая смех, на берег повезли; если бы не Эмили, что на берегу стояла, ждала, так и в голос бы хохотали, а тут…

Плот причалил, и увидела Эмили, что нашла она не только подругу, но и мужа. Лежат оба на плоту, как дохлые рыбины, у Салли волосы в колтун слиплись, все в листьях и колючках, под глазом синяк, кожа в пятнах от смолы и царапин, и вся поморщенная и синяя, того оттенка, который у людей обычно не наблюдается; и супруг ее драгоценный не лучше – лежит, стонет еле слышно, воду отплевывает, даже срам ладошками прикрыть не в состоянии. Куда только вся красота его делась!

А мужчины стоят и с тревогой на Эмили поглядывают – понятное дело, узнав о измене мужа, баба все, что угодно способна вычудить.… Надо успеть ее перехватить, если кинется… он ведь точно себя сейчас защитить не в состоянии!

А Эмили стоит, рот то открывает, то закрывает… и вдруг как захохочет! Согнулась в три погибели, и заливается, как колокольчик; только чуть подуспокоится, как один взгляд на мужа – и ну давай опять смеяться! Ее уже водой облить хотели, как она сама утихла.

Подошла к ним двоим, улыбается так ласково и мужу говорит:

– Не раз я тебя, муженек дорогой, в мыслях и к лешему, и к водяному посылала, да только не думала, что ты сам туда пойдешь! Видно несладко в гостях пришлось?

Муж ее зашевелился. Постарался что-то сказать, но она, не слушая, дальше продолжала:

– Что ж, теперь ты можешь куда хочешь идти. Поглядела я на тебя, красавчика, и вся моя любовь исчезла! Пропала! Нет ее совсем! Вместе со смехом видно, вышла.

– А ты, подружка моя сердечная, забирай этого красавца себе. Искренне тебе удачи желаю и больше видеть не хочу.

Сказала она так, развернулась и пошла прочь. А мужики, что на берегу озера стояли, поразились – вот истинно красавица! Что ж они раньше этого не замечали? Видно, раньше ее несчастливая любовь к земле гнула, плечи ссутулила, глаза погасила.

Муж ее вместе с Салли уехал куда – то из Блэквуда, как только после купания в озере оправился – туда ему и дорога. А Эмили после того, как изменщика выгнала, недолго одна жила – посватался к ней кузнец, один из тех, что в тот вечер прелюбодеев из озера выловил. И когда ему намекал кто-то, что, вот, жена ему и не совсем жена-то, у него только два довода было, зато увесистых. Так что намекать вскоре перестали, а когда их первый ребеночек родился, и вовсе забыли, что брак у них не освященный – до того дружно и ладно они жили. Дай Бог всем нам так жить, но только без тех испытаний, через которые пришлось пройти Эмили!»

«Дорогой Джеймс!

Опять мне приходится начинать письмо с благодарностей за ящик легкого красного санджовезе. (Замечу в скобках, что никогда еще извинения не принимали для меня столь приятной формы, и покончим с этим). Я внес его в дом осторожно, как младенца.

Вероятно, в Лондоне уже можно ощутить наступление весны – по раскисшей слякоти под ногами и кошачьей песне любви. У нас же зима знать не желает календаря, и ее отношение к жителям Блэквуда не потеплело ни на йоту, поэтому в процессе обучения приходится преодолевать неожиданные трудности.

Вообрази себе картину: серенькое, возмутительно раннее утро, зверский холод – и я с лопатой и пыхтением расчищаю задний двор от снега в компании моего камердинера. Невозмутимо падающий сверху снег старается уничтожить плоды наших трудов, но мы продолжаем; к визиту прекрасной гости учебная площадка готова, а с моих щек и кончика носа медленно сходит царственный пурпур.

Чувствую, что должен попытаться хотя бы отчасти развеять твое предубеждение (Кстати, ты заметил, что чем больше между нами расстояние, тем назидательнее твой тон?). Ты говоришь, что я, не задумываясь, играю чувствами девушки, которая слишком юна, чтобы понять разницу между сердечным увлечением и уроками флирта. Отвечу тебе, что у тебя крайне idéaliste взгляды на чувства юных девушек. Мы с Хелен всего лишь союзники в борьбе с ennui, и правила ясны обоим игрокам. Ее мать ни за что бы не допустила нашего сближения, если не была бы полностью уверена в том, что сердце ее дочери не так-то легко завоевать. А Хелен, зная о мимолетности нашего знакомства и чувствуя мою к ней симпатию, временами позволяет себе дружескую откровенность. Вот ее слова: «Я чахну в этой глуши и уже готова полюбить любого. Любого баронета с пятью тысячами годового дохода». Готов спорить один к пятнадцати, что она станет sensation principale следующего сезона.

Добавлю еще, что эта девушка в своем юном возрасте прочитала втрое больше, чем я, и полностью разделяет мои взгляды на финал «Ярмарки тщеславия»! Более убедительных доказательств я тебе предоставить не могу, так что суди сам.

Рад сообщить, что я придумал, как усмирить Джинджер на наших занятиях: за ней присматривает Холлис. В его присутствии она ведет себя идеально, послушна каждому слову и жесту. Я рассказал Хелен подлинную историю нашего с Холлисом знакомства, и она была крайне заинтригована. По ее просьбе Холлис организовал нам экскурсию в оранжерею. Я сам давно туда не заглядывал и был поражен муравьиным трудолюбием Холлиса. Хотя беспорядка там по-прежнему намного больше, чем порядка, и я не понимаю, зачем ему понадобилось выворачивать полуразбитые плитки дорожки, за такое краткое время он добился поразительных успехов. Все, что осталось от старого Блессингема – чахлые розы и несколько карликовых елей в кадках – воспряло и зазеленело; контраст с унылым запустением, в котором я нашел оранжерею в день своего приезда, был разительным.

Он наполнил ящики свежей землей и высадил в них лесные травы; не знаю их названий, не уверен даже, что травы именно лесные , но из них вышли чудесные приправы. Еще он вырастил розовый куст, на котором, вопреки законам природы, цветут розы всех оттенков красного, от бледно-алого до цвета старого бургундского, ни разу не повторяясь. Хелен осталась довольна экскурсией, и я, видя ее радость – тоже.