Елена Нестерова - Только ты знаешь дорогу к небу!

Я сидела, пытаясь вспомнить исторические факты. Жаль, что в школе я недостаточно времени уделяла этому предмету. Не мир, а сплошная энциклопедия! Не хватает ещё Пушкина встретить, Александра Сергеевича!

Но одно стало абсолютно ясно. В этот мир попадали те, для кого смерть стала неприятной неожиданностью, либо их грехи были так тяжелы, что небо отказывалось принимать их души. А эту мерзкую старуху даже в ад не взяли, вот и мается она здесь и другим жить мешает. Или не жить. Да какая тут, по сути, разница, мешает, и всё тут.

– Ну, а нам-то что с ней делать? С этой старухой? – задал вопрос Макс.

Я не знала что сказать, но вернуться назад в посёлок я была ещё не готова. Было бы неплохо побродить тут в окрестностях, может, и разузнаем что. Или решение какое-нибудь в голову само собой придёт, что, правда, маловероятно. Голова моя была пуста как никогда. А вернее, так набита мыслями, что я окончательно в них заблудилась. И в этом мире тоже заблудилась, да ещё и детей своих «заблудила». Но, к сожалению, все считали меня душой компании и неутомимым путеводителем, коим я, конечно, не являлась, так как и сама ничего не знала и не понимала. Но друзья слепо доверяли мне. И я никак не могла их подвести.

Мы решили пойти направо от восходящего солнца. Решили – сделали. Дети больше не смеялись и не шалили, а грустно плелись друг за другом вереницей маленьких сереньких утят, то и дело перескакивающих через острые камни. Впереди на горизонте росла небольшая гора. Но мы теперь были учёные, и Антон с Максом пошли на разведку. В скалах была небольшая пещера с заваленным входом, но из её глубины звучала музыка. Такая тихая, такая чудесная музыка. Она казалась знакомой. Когда мы начали разбирать завал, то услышали страшные крики и брань.

– Кто там? Не смейте ко мне врываться, иначе я себя убью! Вот увидите, убью! Сто тысяч чертей!

– Ага, разбежался, как бы не так. Ты уже мёртвый! Других здесь не бывает! – крикнул ему Макс.

Человек затих, и музыка вместе с ним. Мы разобрали вход и вошли в пещеру. В дальнем углу сидел большой полный человек с растерянным, почти сумасшедшим взглядом. Волосы его торчали в разные стороны, и дети начали смеяться – уж очень сильно он был похож на ежа. Он выглядел так нелепо, что даже Макс не удержался и расхохотался вместе с детьми.

Я стала объяснять незнакомцу, что мы не причиним ему никакого вреда, а напротив, окажем ему любую, посильную для нас помощь.

– Тогда, будьте любезны, убирайтесь вон! И поспешите вернуть всё так, как было, и забудьте про меня.

Человек закрыл глаза и, притворяясь спящим, громко захрапел в такт какой-то мелодии. Делать нечего, придётся оставить его в покое. Насильно мил не будешь. Мы стали заваливать вход, но было очень жалко оставлять его одного. Когда последний камень был вставлен в стену, мы вновь услышали эту замечательную тихую музыку. Мы уже почти отошли от пещеры, когда Соня закричала:

– Смотрите, что здесь написано!

На гладкой поверхности камня была выбита надгробная надпись, она гласила:

Модест Петрович Мусоргский.

09.03.1839 – 16.03.1881

Безумным быть не грех, а грех себя любить,

Но мне лишь музыка дарует вечность…

Её одну люблю и ей молюсь, как раб,

И потерять её страшней, чем бесконечность…

Невероятно, человек, сам себе устроил место погребения! Надпись написал, чтобы все знали, что пусть сейчас он – ничто, но раньше был известным человеком.

А может, он написал это, чтобы самому не позабыть, кем он был когда-то, до того как умер? Как знать! Это навсегда останется загадкой, но я была уверена, что его спасёт музыка и именно она в своё время поможет ему найти дорогу к небу.

Я шла и думала, что, наверное, этому человеку повезло. Он нашёл покой в этой каменной башне и продолжает сочинять музыку. Только безумно жаль, что её больше никто и никогда не услышит.

Удаляясь всё дальше и дальше от этого места, мы насвистывали себе под нос услышанную мелодию, и каждый из нас вспоминал о своём сокровенном, о своих мечтах, которым уже никогда не суждено сбыться.

Этот день принёс нам ещё один сюрприз, куда более приятный, чем предыдущий. Плато пошло под уклон, наши ноги несли нас быстрее и быстрее вниз по склону, пока мы не оказались на краю. Нет, не на краю плато, а на краю обрыва. Вниз вела узкая тропинка, и мы начали осторожно спускаться. В небольшой впадине красовалась заправочная станция с маленьким магазинчиком и киоском «Союзпечать». Автобус послевоенных времён, смешной и круглый, с красной полосой по бокам, стоял на дороге возле заправки. Но не это было самое интересное, а то, что возле заправки была разбита клумба, и на ней росли бальзамины: белые, розовые, прекрасные бальзамины с тёмной сочной листвой. Мои девочки бросились к цветам, и я заметила, что как только они коснулись лепестков, их одежда сменила цвет. Не то чтобы она приобрела яркость, нет. Просто из серой она становилась грязно-розовой или грязно-голубой. Малышки были так счастливы, что мы не могли наглядеться на них, и наши сердца пели от радости.

Пока Александр приглядывал за девочками, мы с Максом пошли в минимаркет. О чудо, все полки были завалены едой и всякой всячиной! Мне казалось, что я целую вечность не была в подобном месте. Из-за прилавка вынырнул старичок с длинной седой бородой и огромными голубыми глазами.

– Как хорошо, что вы зашли. Жду вас, жду, а вас всё нет. Уже волноваться начал.

– А кто вам сказал, что мы должны прийти? Мы и сами не были в этом уверены до последней минуты, – удивилась я.

– Как кто сказал? Сорока на хвосте принесла, мол, жди гостей.

– Сороки разве здесь водятся? Не знала.

– А что ты знаешь про всё это, деточка? Разве постигла ты все радости и горести этого удивительного мира?

Я не была в этом уверена и пожала плечами.

– То-то и оно, девочка, – и старичок посмотрел на меня так ласково, что я не нашла повода рассердиться на него за это колкое замечание. Старичок пригласил нас войти в подсобку. Скажу честно, нам было слегка страшновато, но всё же мы сочли невежливым обижать такого гостеприимного человека.

Подсобка оказалась очень уютной комнаткой, в центре которой стоял стол с множеством ароматных яств. В животе неожиданно заурчало, в первый раз за такое длительное время.

С ума сойти, какое забытое чувство! Старичок пригласил нас отобедать. Мы не стали ломаться и, позвав остальных, дружно уселись за стол. Александр прочитал молитву, и мы начали обед. Мы ели, ели и ели, а блюда всё не убавлялись. На месте съеденных блюд появлялись новые. Я понимала, что это либо волшебство, либо массовая галлюцинация. Правда, в последнее предположение мне как-то больше верилось.

Сколько бы мы ни ели, наши желудки не наполнялись. Мы были голодны, как и раньше. Сначала я смотрела на детей с удовольствием, но чем больше они ели, тем больше это меня настораживало. Я отставила свою тарелку, а старичок посмотрел на меня с уважением.