Хан Мора - Двойник Бога

– Так ведь…

– Вот что. Приходи завтра – погостишь у нас с недельку. Идет?

Прости, но сейчас мне надо, чтобы ты свалил отсюда к чертовой матери!

– Тогда до завтра…

Том наконец выпроводил Джорджа.

Сегодня я покончу с этим.

Прокравшись в внутрь, Том не стал зажигать свет. Трясущимися руками вытащил то, что взял в комнате – охотничий нож – и сжал покрепче. Подарок отчима к шестнадцатилетию…

Ты должен быть сильным, сынок. Будь мужчиной!

Посветил карманным фонариком. Затаил дыхание, тихо подходя к дивану. Свет упал на подушки. Черт!

Где ОН?

Том заглянул под диван. Отодвинул шторы. Прошелся вдоль стен. Даже посмотрел под кофейным столиком и за креслами. Заглянул за телевизор. Бесполезно! Оставалась только дверь в гардеробную.

– Это глупо, – пробормотал он себе под нос. – Но он же не выходил отсюда!

Том рывком открыл дверь гардеробной и быстро отступил назад.

Ничего не видно.

Висящая одежда все загораживала. Вдруг свет фонарика отразился от мужской туфли. Том ножом отодвинул одежду на вешалках в сторону.

Некрос спал на полу, обхватив себя руками. Том вспотел от напряжения.

– Тебе конец, – прошептал он.

Фонарик осветил растрепанные черные волосы, прилипшие к мокрому лбу. Во сне Некрос хмурился и вздрагивал. С пальцем во рту, как ребенок. От него пахло виски, одеколоном отчима, кровью, потом и еще чем-то. Не человеческим – но и не звериным.

Адские цветы – притягательные и отталкивающие одновременно…

– Зарежу, как собаку… – Том стиснул зубы.

Схватить за волосы, запрокинуть голову и чиркнуть по горлу – как в фильмах. И всех делов, да?

Рука Некроса безвольно упала – и Том отшатнулся. К горлу подкатил комок. Том увидел, что Некрос обглодал собственный палец до кости.

Том размахнулся и ударил – почти не глядя. Нож с мерзким звуком вошел в плоть. Некрос даже не вскрикнул. Том уже не мог остановиться, нанося удары снова и снова. Нож уже с хлюпаньем погружался в кровавое месиво. А потом пришло опустошение. Отупение – рука сама собой опустилась. Нож выпал. Том отполз, и его вырвало прямо на ковер. Все еще оглушенный, он слышал лишь стук своего сердца и тяжелое дыхание.

Невыносимый запах сырого мяса усилился от движения воздуха. Во тьме поднялся силуэт – еще более черный на фоне окна. Страха уже не было. Только горечь…

Каким же он был идиотом!

Эту тварь не убить.

Если бы это было возможно – ОН бы умер уже тогда, на ночной дороге, когда они сбили ЕГО.

Дверь в комнату распахнулась.

Черный силуэт молнией метнулся к двери. В свете из коридора Том успел рассмотреть…

…даже если бы он вонзил нож еще сотню раз, это не могло быть настолько…

…у твари не было глаз – кровь запеклась в пустых выжженных глазницах. Не было носа – на его месте белели кости черепа. Содранная с лица кожа обнажала мышцы и нервы. Не скрывала удлинившихся белоснежных зубов – таких отвратительно-идеальных на этом лице.

У Тома потемнело в глазах. Тело безвольно качнулось назад, голова глухо стукнулась об пол…

Англия, год 15…

…Был праздник – в деревне поблизости воздвигли майский шест.

Ты идешь рядом с волами, везущими украшенный шест. И вот шест установлен, ты распеваешь песни вместе со всеми. Бегаешь наперегонки с крестьянскими парнями.

Адриан наблюдал в стороне.

Ты варвар. Хуже язычника!

Выбирали Даму Урожая. Сочная молодка со смехом поцеловала Филиппа в губы.

Адриан завидовал: Филипп в свои четырнадцать вырастал в рослого красавца – а Линдсей был тощим, нескладным и невзрачным. У него не было уверенной силы Филиппа. Он не умел улыбаться беспечно и так обаятельно. Его взгляд никогда не вызывал желания подчиниться. В его жестах не сквозила хищная грация. Его не окружала аура власти и богатства.

Линдсей любил – и одновременно ненавидел…

Праздник продолжился ночью: горели костры, опьяневшие раскрасневшиеся люди плясали в отблесках огня, парочки уединялись в кустах.

Почему ты так счастлив? Ты не можешь быть так счастлив!

Адриан подглядывал – и завидовал. Дарси повалил девушку на землю. Она хихикала, когда он положил ладони ей на грудь. Задрал платье. Адриан видел на лице Филиппа знакомое выражение – тот никогда не умел владеть своими страстями. Голод, похоть и жестокость читались как в открытой книге. Девушка попыталась вырваться. Тяжело дыша, он навалился всем весом на добычу. Раздвинул ей ноги и устремился вперед, как конница в атаку. Вскрикнув, она забилась под ним – но Филипп не привык бросать начатого дела…

Не смотри.

Но Адриан глаз не мог отвести. Пальцы его вцепились в траву. Он зажмурился, но на веках закрытых глаз отпечатался великолепный хищник, которого он… которому он…

Почему так стучит сердце?

Он вздрогнул, когда кто-то хлопнул его по плечу.

– Вот ты где! – Филипп улыбался, глаза его сияли. – Пойдем!

Филипп схватил его за руку.

Совершенство…

– Давай! – Филипп подтолкнул Адриана.

Девушка лежала, раскинув ноги. По бедру змеилась тонкая струйка крови.

Я буду смотреть только на тебя…

– Она сладкая. – Филипп улыбнулся.

Смотреть только на тебя…

Глаза Филиппа гипнотизировали Адриана.

Глаза зверя.

Глаза бога.

Губы Филиппа были горячими и мягкими. Он не оттолкнул Адриана…

– Я велел вздернуть их на дереве.

Костер освещал лицо Филиппа, делая его похожим на дьявольскую маску. Адриан плотнее закутался в плащ.

Тебе уже пятнадцать – и ты мечешься, как зверь в клетке. Ты рискнул преследовать шотландцев, перейдя границу. Ты выследил разбойничий клан, угоняющий у крестьян скот. Тебе плевать на волов и тощих овец – пусть шерсть их ценится больше, чем от упитанных овец равнин. Тебе нужно другое.

Линдсей переводил взгляд с одного лица на другое.

Твои воины еще хуже разбойников. Но они преданы тебе.

Филипп ел с ними, и спал на земле как они, завернувшись в плащ.

Стоит ли рождаться знатным и богатым, чтобы вести такую жизнь?

– Выпей. – Филипп протянул ему кружку.

Адриан глотнул – и поморщился.

Крепкое пойло.

Вчера ты плескался со своими солдатами в ручье, такой же дикий и грязный, как они, так же мало смущаясь своей наготой, как зверь – шкурой.

А потом шутки ради Филипп столкнул Адриана в воду прямо в одежде.

А ведь он не хотел ехать! Вся эта затея казалась ему сумасшествием.

То, что началось вылазкой за разбойниками приграничной полосы, превратилось в разорение окрестностей, месть беспокойным соседям, бессмысленную кровавую бойню.

…Они ворвались в очередную деревню, круша всё направо и налево, поджигая дома и убивая жителей. Крики, стоны, лязг оружия слились в один гул. Ночью воины Филиппа с факелами на яростных конях казались дьяволами из преисподней.