Андрей Шандаров - Время Сварога. Грамота

Прошло несколько напряженных минут, которые растянулись в томительную бесконечность. Мужики не собирались расходиться, а наоборот, подогревая друг друга угрозами в наш адрес, или, точнее сказать, в адрес Руслана, требовали крови.

– Что будем делать? – спросил я, не отрывая взгляда от улицы.

– Может, надо милицию позвать? – предложил кто-то.

– Где ты видел здесь милицию? Тут, наверное, один участковый на весь район!

– Ну, тогда главу администрации! Он-то уж сможет успокоить своих…!

– Чем успокоить, задницу свою подставить?

– Эй, Руслик, вылезай, поговори с народом! Расскажи им, какой ты несчастный, авось тронешь их ранимые сердца!

Но Руслан не подавал признаков жизни. Гробовая тишина под кроватью была ответом.

– Слушайте, парни, а почему они не вломились к нам? Что им мешает положить нас здесь?

В самом деле, ничего не мешало мужикам войти в дом, хлипкие запоры не смогли бы их удержать, но почему-то они этого не делали, а ограничивались криками с улицы. Необъяснимая деревенская вежливость или немецкое понятие о неприкосновенности чужого жилища заставляли их оставаться снаружи.

– Воспитанная немчура, блин.

– Мы немцев били и бить будем! Пусть знают – русские не сдаются! – заорал кто-то в патриотическом порыве.

– Ты еще скажи, что будем стоять до последней капли крови.

– А может, ничего нам не сделают? Так, попугать пришли?

– Давай, Игорек, ты у нас сержант. Тебе и разруливать.

– Да, Игорь, тебе они ничего не сделают. Ты не Руслан. Ты не виноват!

Вот и случился этот самый момент истины. Помощи ждать было неоткуда. С другой стороны, учитывая, что терпение местных жителей было не безграничным и отсидеться в ожидании благополучного исхода не представлялось возможным – нужно было принимать решение.

– Ладно, попробую. В случае чего пишите письма на родину.

С замиранием сердца я вышел на площадь. Суровые нетрезвые лица встретили меня мрачно. Они с интересом разглядывали смельчака, пока, наконец, кто-то не выкрикнул:

– Это не он, это другой!

– Где чурка? Чурку давай.

– Тихо, мужики! Чего бузим? – стараясь придать голосу как можно больше твердости, начал я.

– Ты кто, командир? – понеслось из толпы.

– Три сопли на погонах и уже командир!

– Борман, врежь ему!

– За чурку ответ держать будешь?

– Где чурка? Чурку давай. Мы против русских ничего не имеем. Чурок бить будем.

Национальный вопрос всплыл во всей красе.

– Стойте, мужики, – я поднял обе руки в знак примирения. – Что вы хотите?

– Башку оторвать вашему козлу.

– Так вы же его убьете!

– Как получится, – продолжали куражиться местные.

– А за что?

– А ты не знаешь?

– Это он дурака включает.

– Бей его!

– Нет, в самом деле, за что его убивать? Мы не хотим с вами ссориться! – продолжал я.

– Поздно, уроды! Женщин наших трогали, теперь отвечайте.

– Да мы только приехали. Какие женщины? Когда бы мы успели?

Из общей массы выдвинулся мужик, лет сорока, обутый в болотные сапоги, закатанные под коленями. Он неспешно потряхивал цепью, намотанной на правой руке.

– Не юли, малец. Лизка нам все доложила. Когда ее муж из зоны откинется, мы ему что скажем? Не сберегли для тебя кралю? Какой-то залетный, да еще и хачик попользовался твоей марухой? Нет, братишка, я «чертом» буду, а такие «рамсы не путаю».

– Вот так она все и рассказала? – я изобразил удивление. – Ей-то зачем это нужно? Она ведь не дура, чтобы так подставляться? Может быть, она придумала все?

– Соседи видели! Изнасиловал он ее!

– Если он ее насиловал, а соседи все видели, почему они не вступились? Она наверняка кричала, звала на помощь, ведь так? Любой нормальный человек, тем более сосед, помог бы женщине? Правильно?

Мужик молчал. Замолчали и остальные.

– Значит, изнасилования не было или, скорее всего, ничего не было, а Лиза все придумала или соседи врут! – продолжил я и почувствовал, как чаша весов качнулась в мою сторону.

Едва уловимая надежда, что конфликт может разрешиться без крови, придала мне уверенности. Но молчавший мужик, словно и не слышал моих веских аргументов.

– Я смотрю, ты паренек крученый! – процедил он сквозь зубы. – Излагаешь красиво. Но мы свою Лизавету знаем, бабенка она на передок слабая и за это мы ее накажем, а Генке на зону отпишем, что с хачиком тоже разобрались.

Площадь опять загудела, только теперь уже одобрительно соглашаясь с условиями своего лидера. Я опять попытался забрать инициативу в свои руки и привел последний довод, пришедший мне на ум, из жизни братьев наших меньших, суть которого сводилась к желаниям одной стороны и готовности другой к совокуплению.

Зря я это сказал. Право обвинять и уничижать блудницу, было позволительно только своим, но когда чужой отзывается оскорбительно о своей, хотя и падшей женщине, это уже было недопустимо.

Удар пришелся в висок. Цепь с металлическим грузилом звякнула, разматываясь, и с лязгом опустилась мне на голову. Все померкло. Затем свет вспыхнул вновь, как будто включили запасной рубильник. Словно сквозь немытое стекло проявилась деревенская площадь с толпой народа, сгрудившегося вокруг лежащего на земле тела. Тусклый свет, как от слабой лампочки, сделал мир серым и невыразительным, будто в черно-белом кинофильме.

«Странно, а где же краски?» – пронеслось в мозгу.

Как по волшебству, вдруг кто-то прибавил яркости. Через секунду водопад звуков ворвался в окружающий мир. Он то приближался, то удалялся, пока не сформировался в отдельные слова:

– Похоже, убили. Дело сделано. Все, валим отсюда. Быстрее. Расходимся.

Площадь опустела, но звуки остались. Кто-то громко разговаривал или кричал, фоном звучала музыка или скрежет. Навязчивый шепот проникал в сознание и колокольным набатом раскалывался изнутри. Слова казались знакомыми, но смысл их был непонятен. Наконец после того, как я заставил себя сосредоточиться, слух начал адаптировать хаос под себя, превратив немыслимый грохот в знакомое содержание. Как младенец осваивает пространство вокруг себя, так и я бессознательно настраивал зрение и слух ко вновь открываемым ощущениям.

Я видел, как из дома выбежали мои товарищи, засуетились рядом с телом, прибежали женщины, некоторые даже заплакали. Но меня это словно не касалось, будто это не я лежал на земле мертвый, а кто-то посторонний. Куда интереснее был мир вокруг. Я посмотрел вверх и увидел, как сквозь яркий свет вниз спускается многослойная сеть. Она дышала жизнью, вздрагивала, как паутина на ветру, быстро изменяла форму, как меняет форму северное сияние в арктических широтах. Она накрывала поверхность земли, связывая друг с другом все объекты, попавшие в поле зрения. И дома и деревья, и сами люди вдруг на мгновение приобретали вид плотных образований, пронизанных этой сетью, затем вновь становились прежними, привычными для восприятия. Кроме этого, я обнаружил непонятные сущности, плавающие в пространстве, бледные и прозрачные. Мое появление явно привлекло их внимание, потому что они медленно двинулись в мою сторону. Сеть не служила им помехой, они проникали сквозь нее, никак с ней не взаимодействуя. Вид их казался безобразным и даже мерзким. Бесформенные тела, покрытые бородавочными отростками, вздрагивали губастыми дырами. То, что они голодны, я догадался сразу.