Александр Самойленко - Жестокая параллель. Тайна горы Холатчахль. Приключенческий роман

– Мужики, а стакан где? – спохватился Пашка. – А ну, Севка, пошарь-ка в своём рюкзаке! Я, кажись, тебе поручал тару взять под вино. Если не взял, то морока нам будет, придётся из горла лакать, кружки ведь под жратвой заняты!

Стакан Севка, на радость всем, взять не забыл. Гранёный, с полоской вверху, обозначавшей двести граммов, широко в народе используемый. После полоски вошло бы ещё пятьдесят граммов, просто не каждый мужик рискнул бы выпить сразу четвертину водки, обычно крепкие на выпивку залпом выпивали по двести граммов. Полоска в таких случаях играла не последнюю роль, помогая страждущему выпить и не ошибиться, не хватить лишка.

– Может ты, Севка, разольёшь, у тебя рука и глаз верные? – предложил Вадик, и другие пацаны согласились.

Последние две-три минуты, пока открывали бутылки, показались томительными. Голод подгонял, хотелось скорее съесть всё, на что падал взгляд. Но конечно, так уж было заведено: сначала надо выпить, а уже потом закусить, и потому терпели. Девчонкам в этом деле всегда делалось исключение, им разрешалось не соблюдать неписаных правил. Они, не оглядываясь на парней, обе уже начали осторожно прихлёбывать вкусно пахнувшее варево…

В наступивших сумерках всё было кончено. Импровизированный стол опустел, вино выпито, девчонки сидели и от усталости и сытости то и дело зевали, не прикрывая при этом рта, откровенно и громко, заражая сонливостью других. Казалось, вот-вот они уйдут в палатку спать, а вслед за ними потянутся остальные.

– Эй, что ж вы все как сонные мухи? Неужели так сильно устали, время-то вовсе ещё детское! – попробовал расшевелить ребят Витька, пожалуй, единственный пока сохранявший бодрость, спать ему нисколько не хотелось.

На свой окрик оживления среди ребят он не дождался. И чтобы вывести их из сонливости, решил рассказать то, о чём они просто не могут знать, живя в большом городе. Мало там судачат про деревенских колдунов, потому как не верят в тёмные силы.

– Хотите, я вам про нашу Агашу расскажу? – громко спросил он ребят, и те сразу встрепенулись у костра и, кто уже лежал, сели.

– Это про ту бабу, похожую на ведьму, которая нам жути гнала, когда мы из твоей деревни выходили? – спросил Пашка.

– Ага, только она не ведьма. У нас её никто не боится. Считают, конечно, колдуньей, но больше доброй, чем злой.

– Интересно, что это можно про неё такого рассказать? – равнодушно произнесла Женя, однако ближе подвинулась к Витьке. Уже веяло холодком, она ёжилась. – Ребята, подкиньте в костёр, что-то прохладно мне стало.

– Это от речки холодом тянет, – пояснил Витька. – В низине всегда вечером так, ну и время уже давно ведь за середину августа прёт, чё хорошего-то ждать? Того и гляди заморозки ударят.

Витька потянулся к куче дров, но его опередил Воська. Щедро подкинул в затухающий огонь сухих веток, а сверху водрузил трухлявый пень. Костёр весело затрещал, пламя рвануло вверх, освещая горящие любопытством, раскрасневшиеся лица ребят и растущие поблизости мелкие, сорные деревца.

– Ну давай, давай, Витёк! Не тяни кота за хвост, выводи на чистую воду Агашу, – поторопил Пашка. – На-ка вот, засмоли, да начинай!

Он широким жестом, по театральному протянул проводнику недавно початую пачку «Беломорканала», заодно дал закурить и городским дружкам.

– Короче, Агаша давно уже не в себе, ещё смолоду. Сам я, понятно, молодую её не застал. Соседи сказывали, что пошла она однажды девчонкой в лес, да и пропала там. Долго её всей деревней искали, только вышла Агаша сама. Появилась среди белого дня на улице, лыбится во весь рот, одежда в клочья, исцарапанная вся. Люди кто в чём побежали встречать, смекнули сразу: не в себе она, умом свихнулась…

У Витьки погасла папироска, и он сделал вынужденную паузу. Вадик тотчас услужливо поднёс ему зажжённую спичку, но Витька, с укором взглянув на него, ловко достал из огня горящую ветку. Когда-то дед только единожды втолковал ему, и он навсегда усвоил, что прикуривать спичкой у костра в лесу – это кощунственно. Ведь иногда при разных бедственных обстоятельствах, случавшихся в тайге, спички бывают дороже золота…

– Ну и вот, – продолжил рассказ Витька, пустив изо рта облачко дыма. – Бабы охают-ахают, а она возьми да скажи им: я, мол, послана вам с неба, предсказывать судьбу и творить добро. Бабы жалеют её, плачут, и никто, конечно, слова её во внимание не принял сначала, пока мало-помалу Агаша не стала проявляться как знахарка. Мало ли что случалось с кем, то у ребёнка грыжа, то «рожа», а кто заикой стал, всех она выправляла, лечила заговором, ей одной известным…

– Ой-ой, эка невидаль! – перебил Пашка. – Таких ворожеек много, мне маманя сказывала, в её вятской глухомани были такие, так же детей избавляли от рожи.

– Постой, Пашка, не перебивай! Вечно ты встрянуть норовишь! – остановили Пашку девчонки. – Давай, Витя, дальше – мы во внимании!

Витька тепло посмотрел на них, может чуть дольше задержав взгляд на Асе.

– А кроме того, что Агаша лечила детей, она ещё девкам женихов сулила, где мужичка заарканить и как. Но самое главное, деревенским помнится один случай, от которого до сих пор у наших в деревне мурашки по телу бегают. Лет эдак пять назад задавился парень…

Витька тут кашлянул, видно собираясь с мыслями, замолк, и как раз в этот же момент, словно кто-то, специально подгадав время, предопределяя непременный страх, пустил по верху поляны птицу. С наступлением темноты она показалась ребятам огромной, таинственной и зловещей вестницей беды. Витька невольно вздрогнул сам, а ребята, как стадо напуганных овец, сгрудились возле него, и он уже засомневался в том, надо ли ему рассказывать сейчас в темноте обо всём. Но тотчас же справившись, спокойно заговорил дальше:

– Сова это или филин, точно не рассмотрел. Не дрейфь, девчонки, мышковать хищница полетела, она ночами кормится, днём потому что слепа. Слушайте, я до конца уж расскажу про висельника, страшновато кому-то покажется, зато, думаю, интересно… Ну так ладно, задавился парняга и задавился, чего среди людей не бывает. Но вот надо же, какой-то нашёлся дурак – надоумил ведь отца этого парня-висельника, положить ему в гроб верёвку, ну на которой вздёрнулся-то. Все непонятки после похорон из-за этого и начались! Сначала-то, конечно, покудова не разобрались, на верёвку никто ещё не грешил. А уж потом дальше, опосля похорон, несколько раз деревенские слышали – там, на большаке за улицей, как будто бы телега ночами туда-сюда носится с лошадьми. Скрип тележных колёс доносился, топот копыт, храп лошадиный, ржание и, как после оказалось, самое главное – свист слыхали, который ни с чем не перепутаешь, как будто хлещут плетью по лошадиному крупу, погоняя, понуждая лошадку скакать крупной рысью или галопом. Не знали уже, куда деваться от страхов. Собрались, пошли по принуждению две самые смелые бабы к Агаше, просить её, чтобы разобралась. Та захохотала над ними, в курсах потому что была наверняка, и ничего не пообещала им, так они и ушли не солоно хлебавши. Народ в деревне спрашивал у них, что да как. Отвечали, что не поняли ничего, бормотала Агаша себе под нос, заговаривалась. Ну и вот тот день, когда бабы ходили, закончился, ночь наступила, и случись одному мужику деревенскому Трифону на двор среди ночи выйти, отлить. До уборной далеко, да и чё туда ходить, отлить ведь только. Ссыт и по сторонам шарит, и тут видит – Агаша в сторону большака пошла…