Мила Менка - Жемчуг покойницы. Сборник рассказов

– Тэ-э-экс. Вы что это, господа хорошие, издеваться изволите?! Сиз!

– Да, Вашблагородь! – вытянулся в струнку Панкрат.

– Составляй протокол! У меня полно неотложных дел, а эти мещане имеют наглость занимать моё время всякой чепухой.

Райда и его жена во все глаза смотрели на овощи, разложенные на простыне.

Первой пришла в себя Мария.

– Вот тебе крест! – она осенила себя знамением. – Я не лгу! Это проделка Эвы! Она – ведьма!

Полицмейстер крякнул и посмотрел на Марию, которая с растрёпанными волосами и горящими ненавистью глазами сама напоминала кикимору.

– А ну вас! – он махнул рукой и пошёл к двери, натягивая фуражку: – Пошли, Панкрат.

– А перина-то! – внезапно спохватилась Мария и бросилась в погоню. – Понюхайте мою перину, Ваше благородие! Понюхайте! – схватила она Дыбенко за рукав и потянула обратно в дом.

Но полицмейстер мягко высвободился и, не обращая более на нее никакого внимания, отправился по своим делам. Марии ничего не оставалось, как вернуться ни с чем. Она села на скамью, поджав ноги, и стала мерно раскачиваться, чтобы успокоиться. По впалым щекам текли слёзы обиды.

– Я этого так не оставлю! – она потрясла в воздухе кулаком, и взгляд её, полный злобы, скользнул по окнам дома Пейца, завешанным занавесками из дешёвого ситца – по пятаку за аршин.

«Но как ей удалось пробраться в дом – я же сидела у входа? Не иначе как через дымоход…» – рассуждала она чуть позже, когда слёзы высохли.

Тут дверь отворилась, и на пороге показалась румяная, возбужденная Петра.

– О Мария, сколько новостей! – с порога крикнула она и, поспешив закрыть за собой дверь, сбивчиво начала рассказывать: – У меня, кума, такое горе! Сегодня утром открываю хлев, телка покормить, а там… столько крови, ты и представить себе не можешь… Кто-то ночью зарезал моего телка, вот ведь!

– А что полицмейстер-то наш? – одними губами усмехнулась Мария.

– Самсон Казимирыч-то? Ха! Сказал, что разберётся, составил бумагу и был таков. Поспешал очень – много дел, – махнула рукой Петра.

– Всё ясно! Они заодно! – подняв вверх палец, сказала Мария и рассказала подруге про писаря и про язык, обнаруженный в кровати.

– Так это, наверное, моего телка язык! – запричитала Петра. – Ты скажи мне, ну кому могла прийти в голову подобная мерзость?

Глаза их встретились, после чего обе кумушки посмотрели на дом Пейца. Уже к вечеру все жители города знали, что вдова Йозефа никакая не вдова, а самая что ни на есть ведьма.

Когда Эва появлялась на улице, она тут же становилась предметом всеобщего внимания: женщины в спешке переходили на другую сторону дороги, плевали ей вслед, а мужчины останавливались и провожали её любопытными взглядами. Некоторые из них считали, что брешут бабьи языки – из зависти. К их числу принадлежал и полицмейстер. Его недоумение превратилось в одержимость. Этот немолодой, тучный мужчина, как только видел вдову, совершенно терял голову: в душе у него закипало что-то невыносимо обжигающее – то была смесь обиды и всепоглощающего желания обладать Эвой. Если бы строптивая вдова была обыкновенной женщиной, как первая жена Пейца, София, – несомненно, Дыбенко бы уже нашёл способ удовлетворить свою страсть. Но Эва была очень даже не проста – в её присутствии он чувствовал себя мальчишкой, и её равнодушие распаляло его всё больше.

Наблюдая, как она флиртует с кривым Лукой, подвизавшимся залатать крышу её дома, или улыбается соседу Райде, полицмейстер испытывал приступы настоящего бешенства, и ему стоило невероятных усилий не вмешиваться. Впрочем, главным его соперником был, пожалуй, сам губернатор – тот еще сластолюбец, пообещавший, как было известно Дыбенко, своё покровительство «бедной, милой Эве». Однажды ему самому довелось наблюдать, как разодетый и напомаженный Роман Янович собственной персоной наведался в дом вдовы, неся под мышкой корзину с торчавшей оттуда бутылкой сидра. Самсон Казимирович был готов убить высокопоставленного соперника, но, к его удивлению, Брыльский вышел, не пробыв в гостях и пяти минут. Это обстоятельство наполнило душу полицмейстера неслыханной радостью – весь остаток дня он оставался в прекрасном расположении, напевая себе под нос незамысловатую песенку.

Понимая, что силой ничего не добиться, Дыбенко решил сменить тактику – и придумал игру в тайного поклонника. Используя служебное положение, он заставил цветочницу носить Эве каждый день по свежему букету и делать это по возможности скрытно. Однажды вдове удалось застать девушку в тот момент, когда она оставляла на пороге её дома цветы, но как ни пыталась Эва выяснить, от кого они, цветочница молчала, точно набрав в рот воды. Возможно, вдова и догадывалась, кто её тайный воздыхатель, но вида не подавала и, встречаясь на улице с Дыбенко, здоровалась с ним обычным образом – вежливо, но холодно.

Престарелый Ромео был озадачен таким поведением и решил, что Эва сочла его немощным старцем, неспособным доставить удовольствие женщине.

«Я должен во что бы то ни стало доказать ей, что я… что у меня…» – мерил он шагами казённый кабинет.

– Что это Вы там бормочете, Самсон Казимирыч? – осведомился Панкрат Сиз.

– Цыц! Молчать! – гаркнул на него полицмейстер.

Усы его затопорщились в разные стороны, глаза метали молнии, и был он в точности похож на кота с известного народного лубка.

– Да я чего – ничего… – вжав голову в плечи, пробормотал писарь. – Думал, может, помочь чем надо…

– Слышь, Панкрат! Ты ведь у нас человек ученый! – лицо начальника просветлело. – Стихи сочинять умеешь, поди?

– Да Бог с Вами, Самсон Казимирыч… на то талант надобно иметь.

– Весьма огорчительно! – разочарованно буркнул Дыбенко.

– А Вам, извиняюсь, зачем? – вкрадчиво спросил писарь.

– Да нет, просто так спросил, – отмахнулся полицмейстер.

– Вообще-то, знаете ли, в юности я баловался малость… Барышням нравилось, – сказал писарь, которого разъедало любопытство.

– Вот как?! – оживился Самсон Казимирович. – Ну-ка, прочти-ка что-нибудь из того, что бабам нравится.

Усмешка тронула бледные губы писаря: он понял, что догадки его оказались верны и у его начальника, появилась, скорее всего, любовница.

«Хм… не Амалии же Кирилловне он собрался читать стихи, – пронеслось в голове. – Эх, надо бы прочесть что-нибудь, а там узнаем поподробнее, что за Лаура появилась у нашего Петрарки.

И он, прокашлявшись, прочёл:

– Стрелой Амура поражённый, Я не могу ни есть, ни спать… И вашим взором полонённый, Мечтаю Вашим мужем стать… Вы замужем? Какое горе… Хоть это, право, не беда…

– Забыл далее… Но, коли Вам будет угодно, уважаемый Самсон Казимирыч, могу вспомнить. Надобно только знать качества особы, коей будет предназначаться ода, и сделаем в лучшем виде.