Наталья Егорова - Гадание на трефового короля, или Смерть идет за тобой

Ирина присела рядом, заглянула ему в глаза и спросила:

– Ты правда не сердишься?

– Я сержусь, я очень сержусь, – Сергей напустил на себя серьёзный вид, сдвинув и без того густые, почти сросшиеся у переносицы брови.

– Не сердись, я люблю тебя! – Ирина стремительно поднялась и убежала, а Сергей ещё долгое время сидел на корточках в коридоре, стараясь сохранить этот момент маленького беспредельного счастья как можно дольше.

Наконец он поднялся, задержался в коридоре у старинного зеркала с настоящей серебряной амальгамой и посеребрёнными завитушками по краям старинной рамы. Кое-где амальгама сошла, зеркало помутнело, но Сергей не убирал его в память о матери. К тому же в этом зеркале он себе очень нравился: морщин и второго подбородка было почти не разглядеть.

Сергей подтянул живот, пригладил свою уже почти полностью заиндевелую шевелюру, подмигнул своему изображению и в приподнятом настроении направился на кухню варить кофе. Он отпустил домработницу Лидию Петровну, которая вот уже три года ухаживала за его холостяцкой квартирой, на все выходные, и сейчас ему не хотелось пускать никого в свою жизнь: он слишком ценил и боялся спугнуть своё выстраданное хрупкое счастье.

Захватив кофе, Сергей отправился в кабинет. Безмятежная улыбка никак не хотела сойти с его лица – он теперь всегда улыбался и ловил себя на том, что улыбается, как дурак, в самых неподходящих для этого местах.

Окно было распахнуто настежь – Сергей не выносил закрытых окон, особенно когда работал, и закрывал их только в непогоду. Но сегодня ласковое мартовское солнышко вовсю светило и уже достаточно ощутимо грело. Мужчина подошёл к окну и сощурился, словно сытый кот, наслаждаясь ароматным густым кофе.

«Надо чуток поработать», – Сергей сел за компьютер и углубился в подготовленный его помощником доклад для предстоящего совещания в министерстве. Прошло минут десять – вдруг за спиной он почувствовал шорох. Обернувшись через плечо, увидел птицу: это был обычный сизый голубь, который сидел на ручке дивана и косил на него карим глазом.

«Приплыли – совсем не боится!» – подумал Сергей, лихорадочно вспоминая, чтó говорят о неожиданно залетевших в дом птицах народные приметы.

Голубь не собирался улетать – наоборот, спрыгнул на пол и важно прошёлся прямо к Сергею.

«Совсем дурная примета: старики говорят, это к смерти. Мол, когда птица залетает в дом, душа недавно умершего зовёт за собой. Нет, всё это ерунда!»

Сергей махнул рукой – голубь отпрыгнул, бочком стал обегать кресло, но, видя, что угрозы для него нет, решил обследовать помещение, а потом направился через открытую дверь прямиком на кухню. Тогда Сергей решил не давать ему возможности хозяйничать в доме и пробраться к продуктам. Он схватил рубашку, валявшуюся на диване, и ловко накинул её на голубя, потом быстро схватил птицу и выкинул в окно.

«Птица должна вылететь сама – как вошло, так и вышло», – запоздало подумал Сергей.

Однако через полчаса он уже забыл этот инцидент и стал собираться на вечеринку к своей давней приятельнице Аманде. Столичный чиновник, он прощался со своими питерскими знакомыми – московская жизнь и московская тусовка уже затягивали его в свой круг, но Аманда была его подругой в сложных жизненных ситуациях: проигнорировать её просьбу-приглашение он не мог.

В доме торговца мануфактурой Франсуа Ленормана уже вторые сутки не закрывались окна и двери: хозяйка дома, Аннамари Ленорман, рожала своего первого ребёнка. Рожала трудно – младенец никак не хотел выходить из чрева, – и повитуха решила предпринять крайние меры, боясь потерять и мать, и дитя. Она достала из сумки две спицы с привязанными лентами, ввела их внутрь родовых путей, ловким движением обернула ленты вокруг ножек плода, повернула ножки в нужном направлении и медленно, дюйм за дюймом, стала вытягивать ребенка, приговаривая: «Рождается ножками вперёд – помогать людям будет. Может, и целительницей станет».

Мать, обессиленная тяжёлыми родами, даже не кричала, а утробно и глухо выла. Служанка Клодетт, не спавшая вторую ночь и не отходившая от хозяйки ни на шаг, истово читала про себя молитву Деве Марии, выпрашивая помощь измученной женщине. Наконец ребёнок появился на свет. Повитуха подхватила его на руки, повернула спинкой вверх и шлёпнула по маленькой попке, на что дитя разразилось громким недовольным криком.

– Девочка! Спасибо Деве Марии! – с удовлетворённой улыбкой старуха обернула ребёнка мягкой тряпкой и подала измождённой матери. Умилённая довольная женщина приняла, покачивая, младенца и вдруг замерла: девочка родилась с густыми иссиня-чёрными длинными волосами, а в разинутом маленьком, как у котёнка, ротике виднелись зубы. Раздавленная увиденным, мать тихо откинулась на подушки в глубоком обмороке. Прибежавший на радостные крики гордый отец, увидев своё дитя на руках лежавшей в беспамятстве супруги, обмер: «дьявольские метки!»

Вот так неприветливо встретил этот мир Марию Анну Аделаиду Ленорман, которую вся Европа впоследствии узнала как просто Марию Ленорман или Чёрную Марию – знаменитую пророчицу, никогда не ошибавшуюся в своих предсказаниях.

Девочка сильно отличалась от своих сверстников: плечи её были сильно перекошены, ноги разной длины; её постоянно дразнили хромоножкой, травили, как любого отличающегося от нормы, – неосознанно, но с остервенением, непонятным окружающим, как будто чувствовали её непохожесть на других. Всё это приносило родителям лишь огорчения и чувство неловкости перед дочерью, и присутствие её в доме становилось всё тягостнее.

Девочка часто убегала в окружавшие городок Алансон поля и леса, где проводила много часов, наблюдая за птицами и животными, собирая и изучая произраставшие в окрестности растения. Впоследствии Мари использовала свои впечатления для составления запахов духов, а на картах нарисовала цветы, используя знакомые растения как своего рода секретный код, зашифровавший символы и значения.

Вот и в тот памятный день Мари, как обычно, убежала из дома и, нагулявшись по лугу и наевшись спелой земляники, лежала на берегу ручья, разглядывая бежавшие по небу облака. Последнее время она замечала странности, заставлявшие задумываться о вещах, которые совсем недавно не волновали её: у девочки начинала болеть голова за несколько часов до домашних ссор, во время которых всё живое пряталось по углам, а слуги ходили на цыпочках, боясь привлечь внимание скандалящих супругов. Мари могла, посмотрев на домочадцев, сказать, что у старухи-птичницы Жаклин на закате опять заболят колени, а конюх Жан свалится с лихорадкой, от которой будет отходить очень долго, – как будто кто-то нашёптывал ей эти предсказания. Но это был её внутренний голос – ещё слабенький, то проявляющийся, то исчезающий на недели. Девочка остро чувствовала фактуру окружавших её вещей: шероховатость каменной кладки стен дома, мягкий бархат обивки кресел в гостиной, тепло деревянной столешницы… Но особенно волнующим было прикосновение к картам – эти атласные на ощупь, то тёплые, то обжигающие, то ледяные бумажные прямоугольники будто пытались разговаривать с ней, делиться секретами, заманивать в неизведанное; кавалеры и грозные старцы подмигивали, дамы закрывали лица веерами – всё шелестело, перешёптывалось, посмеивалось по ту сторону зыбкой грани между мирами.