Алекс Май - Заблудшие дети Perestroiki. История первой любви

Измученные дорогой, под конец следующего дня приехали в вечно промозглый Ленинград. Впрочем, мы уже тогда называли его Питером. В который раз подтвердился факт, что взрослые заметно отстают от подрастающих детей. Они вернут городу исконное название гораздо позже.

Водитель часто притормаживал машину, спрашивал у прохожих дорогу и остановился, наконец, возле Горного института, точнее, около общежития, где должен был обитать мой мурманский дружок – Андрей, студент-первокурсник.

Получив честно заработанные деньги и пожелав удачи, водитель поехал обратно, в Мурманск.

А мы, словно шпионы, незаметно прокрались мимо бдительной старушки-вахтера, после чего долго блудили по этажам, расспрашивая встречных об Андрее. Студенты показывали нам комнаты, но там жили какие-то другие, не знакомые мне Андреи. Около часа потратили, пока его нашли.

– Оппа! – удивленно воскликнул Андрей. – Какими судьбами?

– Привет, Андрюха! – Я обнял его. – Мы в гости, на экскурсию, к вам, в Питер.

– Во даешь, залетайте…

В небольшой комнате пахло специфическим сладковатым запахом. Только учуяв его, я сразу сообразил, что так должна пахнуть «трава», она же «анаша», она же «марихуана».

Расположившись на кровати Рюника (так мы с друзьями называли Андрея), рассказал ему нашу историю. Ближе к ночи подошли его соседи по комнате – умного вида рыжий татарин и второй, бритый наголо, подозрительный и неприятный, с пустыми глазами и мощной грудной клеткой. «Гопник, – подумал я, – настоящий питерский гопник. О таких вот типах Майк Науменко пел в своей знаменитой песне».

К полуночи, как по волшебству, на столе, с которого предварительно убрали конспекты и учебники, появилась пара бутылок вина и нехитрая, на уровне легендарных плавленых сырков, закуска. Выпили и запели. Помню, что популярностью пользовались две веселые вариации на тему «Взгляд с экрана» «Наутилуса» – про французского космонавта (Луи Кретьен, Луи Кретьен не ест полиэтилен) и про душманов (Али-Баба, Али-Баба пьет сырой вода. Али-Баба, Али-Баба курит анаша. Али-Баба – афганский моджахед). В общем обычный студенческий вечер.

Я не переставал удивляться Андрюхиной комнате: в углу ржавый кладбищенский крест, украшенный немецкой каской. Под койками, стопками – автомобильные магнитолы с торчащими проводками, череп чей-то на полке, вроде как настоящий, рядом с ним – несколько книг… Кастанеда. Какая такая Кастанеда? Потом спрошу.

Поздней ночью гоповского вида товарищ куда-то засобирался, сунул под мышку продолговатый сверток, пожелал всем спокойной ночи и ушел. Татарин напился и заснул. Милая девушка Настя, искавшая по комнатам куда-то подевавшегося мужа и оказавшаяся у нас, несказанно обрадовала, пообещав показать нам свободную комнату, в которой мы сможем расположиться на неограниченное время.

По небольшой комнатке, словно попавший в ловушку зверь, метался ветер – покидая ее, прежний жилец забыл закрыть окно… Ерунда! Закрыл окно и пошел в душ. Постоял минут десять под горячими расслабляющими струями, вытерся и залез под одеяло, согревать место для Тани. Когда она вышла из душа и легла рядом со мной… Мы обнялись, наши губы поспешили слиться, но… минут через десять, помимо нашей воли, нырнули, словно сквозь густое мягкое облако, в так ненужный этой ночью сон.

Нервы. Дальняя дорога. Усталость. Алкоголь. Ох и ах!

Парю в раю, парю в рою огромных цветастых бабочек. Словно купаюсь в нереально яркой палитре спятившего художника-сюрреалиста. Лицо и шею щекочут прикосновения крылышек и усиков…

– Саша… Сашка… Засоня… Ну, просыпайся…

Проснулся от Таниных поцелуев. На всю жизнь запомнил, что это – самый восхитительный вид пробуждения.

Как маленькие щенки, принялись возиться в постели. Впервые в жизни я прикоснулся ладонью к тому самому-самому заветному месту. Впервые в жизни прильнул губами, языком к голой девичьей груди с маленькими твердыми сосками…

Нужные главы из некогда читаной Кама-сутры стаями вылетали из головы… Как и тогда, в кинотеатре. Я почти разочаровался в этой широко разрекламированной книге. Помнил только, что все надо делать нежно и ласково. Ласково и нежно настолько, насколько возможно. А как же иначе? Это и без Кама-сутры понятно. Она вскрикивала, а я шептал в ушко: «Танечка, потерпи, я аккуратно…» Она терпела. В какое-то мгновенье громко вскрикнула, резко дернулась подо мной, выгнула спину дугой и притихла. Меня хватило на несколько движений, я вытащил член, клейкая струя фонтаном хлынула ей на живот и каким-то непостижимым образом достала и до лица. Я смутился, а она крепко-крепко прижалась ко мне и не менее крепко поцеловала в губы.

Вот так это и происходит? Неужели это, наконец, случилось со мной и самой прекрасной девушкой на свете?

После обеда пошли гулять. Заходили в магазины, чтобы купить какие-то необходимые вещи… Беженцами приехали мы в Питер, даже зубных щеток не захватили.

Перекусив в кафе, вернулись в общежитие, немного отдохнули, а вечером Рюник пригласил нас, как он выразился, – на «гульбище», к его знакомым.

Эх, какие прекрасные коммунальные квартиры находились в самом центре Питера. Ободранные обои и тоскующие по краске обшарпанные полы – мелочь, не достойная внимания. Не в них дело. Коммуналки – отдельная многоголосая лихая песня!

Друзья Андрея впечатлили. Казалось, квартиру заняли, оккупировали, если хотите, десятка два разношерстных неформалов. Не исключаю, что там проживали и так называемые «нормальные» граждане, но мы их не видели. Может, они прятались в кладовке?

Первым делом нас подвели к ценной «реликвии» – дивану, на котором якобы любил сиживать сам БГ. Синий, обшарпанный и продавленный диван выглядел жалко, как состарившееся больное животное. Прослушав небольшую лекцию о Борисе Борисовиче и диване-памятнике, присели на оный и, сдерживая ехидные смешки, изобразили на лицах ожидаемые от нас эмоции, что-то вроде: «Да, понимаем, это – самый крутой диван в мире. Сам БГ… Супер! Никогда не забудем. Спасибо большое!». Немного поерзали задницами по скрипящему дивану и пошли в другую комнату, где громко звучала музыка, кто-то предлагал скинуться «на винишко», а кто-то говорил о «хэше». А минут через двадцать мы уже курили, танцевали какие-то безумные танцы и в небольших перерывах пили «винишко», куда уж без него. «Анапа», «Портвейн» – самые дешевые «винишки» тех лет, но, как и плавленые сырки, ставшие легендарными… Ночевать остались там же. Завтра у Рюника выходной. В школах – тоже. Хотя нам-то какая разница?

Незаметно, веселым галопом промчались две недели. Мы посетили почти все значимые места Питера – Эрмитаж, рок-клуб на Рубинштейна и «Аврору». Сходили на несколько концертов. Днями, до позднего вечера, бродили по городу, тусовались с новыми знакомыми, а ночью, тренируясь в использовании самых изощренных шпионских приемов, минуя бабок-вахтерш, возвращались в давно согретую комнатку, где нежно и аккуратно любили друг друга.