Николай Асламов - Шаг вперёд, два назад

– Соловьи на лазоревой эмали, – поправил гессенец. – Договаривай.

– Рейтары рассказывали, как неделю назад в замке одном славно покутили…

– Нет! Не может быть! Брешешь, гнида монастырская! – заметался Каспар. – Ульрих?

– Прости, брат, – прогудел баварец, но в голосе не чувствовалось ни капли раскаяния. – Сам узнал позавчера и решил тебя не расстраивать. Забудь. Живи дальше.

– Расстраивать?

Обладатель герба с соловьями вдруг расхохотался. Громко, задорно, с надрывом смеялся в полной тишине и вдруг резко затих, как будто у него отняли голос.

– Вернусь – тебя зарежу первым, – спокойно пообещал он то ли Ульриху, то ли Эмиху и с грохотом выбежал наружу.

Напряжение нисколько не уменьшилось. Наоборот, оно так давило на уши и стискивало горло, что стало совсем невмоготу.

– Предлагаю разыграть ставку брата Каспара, – произнес, наконец, шут тоном матерого аукциониста. – К молитве?

– К молитве! – прохрипел Штефан.

– К молитве! – злобно бросил шваб.

– Я, пожалуй, прогуляюсь, – сказал Вальтер, которому становилось все хуже.

– Дело хорошее, – одобрил роттмайстер Ульрих. – Как выйдешь, сверни налево, от второго угла пятьдесят шагов прямо и там постой. За караульного сойдешь.

Прохладный воздух, ворвавшийся в легкие, был слаще вина. Вальтер немного постоял, вдыхая полной грудью, потом нырнул в ночь, как в реку, на ощупь пробрался к нужному углу дома, встал к нему спиной, ощутив дерево между лопаток, и отсчитал двадцать шагов. Дальше идти не рискнул, потому что расслышал треск кустов, чье-то пьяное ворчание и женский шепот. Зачем людей сослепу тревожить…

Нестройный хор больше не вспоминал деревенскую миленку. Луженые глотки тянули самую известную из солдатских песен, которую пели по всей империи от Альп до Нидерландов. Даже Вальтер знал ее наизусть.

Слушать о том, как Смерть забирает всех без разбора, от императора до крестьянина, сейчас совсем не хотелось. Вальтер поежился, быстро извлек из складок одежды флейту, подумал немного, выбирая, какая нота будет главенствовать в сегодняшнем узоре, и мягко извлек ее.

Тихий звук потянулся вперед, как дорога через поля. Вальтер резко поднялся на холм, а потом плавно, в три ступеньки спустился обратно на дорогу. Мелодия ему понравилась, и он тут же решил повторить подъем и спуск, только быстрее. Вернулся уже не один. Сильный и чуть резковатый звук волынки превратил дорогу в широкий тракт, по которому приятнее было ехать верхом или в телеге, да в хорошей компании, а не топать одному. Вальтер попытался пристроиться рядом, но быстро понял, что ничего не выйдет – задавит повозка или кони затопчут. Пришлось то и дело отбегать в сторону. Волынка тут же разгадала эти маневры и двинулась чуть помедленнее. Стоило только ей замедлиться, чтобы осмотреть окрестности, как флейта тут же начинала плести свой собственный витиеватый узор, обрисовывая колосящиеся нивы и сады, ломившиеся от яблок, ровные ряды виноградников с темно-синими и светло-зелеными гроздями, клонившимися к земле, большие деревенские крыши, покрытые свежей соломой и потемневшей дранкой, и каменные шпили церквей, своим бессловесным, но отчаянным криком пронзавшие небо. Такое чистое, для всех одинаковое, но такое далекое… Поймав один и тот же – первый – звук, волынка и флейта слились воедино и, не сговариваясь, одновременно оборвали мелодию.

– Спасибо, – кивнул Вальтер неизвестному партнеру, пряча инструмент. – Ты настоящий мастер.

– Тогда ты – Бог, – простодушно ответил волынщик голосом Франца. – Сколько раз пробовал, не могу ничего придумать, только повторяю. А ты – раз и готово. Сначала не уверен был, а потом как разошелся!

– Не знал, что ландскнехты идут в бой под волынки, – сменил тему Вальтер, стараясь скрыть смущение. Его очень давно не хвалили так запросто и так искренне, как этот мальчик.

– Да я не кнехт пока. И в музыканты меня не возьмут… – с явным сожалением произнес Франц.

– А хочется?

– Конечно! – загорелся мальчик. – Я и на барабане умею!

За спиной, недалеко от входа в дом, где ночевали ландскнехты, шумели голоса. Вальтер хорошо слышал густой и недовольный голос баварца.

– Не боишься, что убьют? – спросил музыкант мальчика.

– Мы все уже мертвы, – небрежным тоном заявил тот.

«Ничего себе!» – усмехнулся про себя Вальтер такой категоричности и, надеясь, что Франц не видит его улыбки, спросил:

– Не рано ты в могилу собрался?

– Тут ведь как, – с необычайной серьезностью начал пояснять мальчик, – человек только родился, а уже задолжал Танцору. Но тот повсюду не поспевает. Про кого вспомнит, к тому и приходит требовать долг. Когда сможет и где захочет: в бою, в палатке, на дороге…

– Сам придумал или подсказал кто? – резко оборвал музыкант. Улыбаться ему совершенно расхотелось.

– Как-то раз… – опять начал было Франц, но тут же смолк. Спор за спиной уже грозил перерасти в потасовку.

– Жарковато там Ульриху, нет?

– Я спрашиваю, что здесь происходит, роттмайстер?

Граф Райнхард придал себе вид величественный и недовольный. Темная расчесанная борода, кустистые брови и красивый доспех с гравировкой производили большое впечатление по первому разу. Но Ульрих графа знал давно, и такими трюками его было не пронять. За спиной у хауптмана стояли два телохранителя: оба с прямыми белыми крестами, нашитыми на штаны, оба в цветах кантона Берн, оба с алебардами. Даже внешне похожи, хотя тот, что слева, над которым они повеселились недавно, был помоложе. Различались они только тем, что у стоявшего справа на нагруднике был изображен крест, а у стоявшего слева – медведь.

В доме разговаривать граф не стал. Сказал – смердит. До сих пор платок в руке держит, каким благородный нос прикрывал. Попросил Ульриха во двор на пару слов.

– Ваша светлость, не надо говорить со мной так, будто не знаешь, как меня зовут, – сообщил роттмайстер, складывая руки на груди.

Почтения к графу у баварца не было никакого. Это далеко не Йорг фон Фрундсберг и не Мерк фон Эмс 24 24 Георг фон Фрундсберг и Мерк Зиттих фон Эмс – легендарные командиры ландскнехтов, сковавшие все крупные победы 20-х гг. XVI века. Увековечены в ландскнехтских песнях как «верные слуги императора» и «отцы солдатам». , которые к каждому кнехту относились, как к родному сыну, а в бою рубились за троих. Этот прыщ в строй, конечно, встает, но далеко не в первых рядах, к центру все жмется, хотя доспех у него хороший. И на штурме его Ульрих не видел. Другие братья говорили, что граф – боец знатный, хоть и рисковать не любит, но у мастера двуручного меча была своя мерка.