Ю. Юрьев - Поезд на Риддер

– Мстят?!

– Своим несостоявшимся родителям. Усложняют их обстоятельства жизни. Иногда делают их совсем невыносимыми. Скажи, почему ты все-таки не завел детей?

Кеншин поскреб мизинцем висок.

– Видимо, потому что рожденные дети так же усложняют эти самые обстоятельства.

– Тогда не удивляйся никакой чертовщине, – посмотрев на часы, Гай стал собираться. – Мне пора… вот что, ты не мог бы завтра в полдень быть на телефоне? – он рассовывал по карманам спички, сигареты, носовой платок.

– Ты уходишь?

– Извини, если не отдохну хотя бы часа четыре, завтра на службе чепухи наделаю. Значит, не забудь – в полдень на телефоне.

Кеншин не стал провожать его до дверей – не хотелось тревожить уснувшего на коленях Сима. Они попрощались, и Гай ушел.

Словно змея проползла по душе. «Вот же дурь полная! Но с другой стороны, а что ты хотел за свою благоглупость?»

Портрет ожил. Сколько копий уже было? Вероятно, это десятая или одиннадцатая, написанная с той самой, принесенной ветром, фотографии. Каждый раз Кеншин придавал взгляду различное выражение, которое спустя время исчезало и проступала прежняя надменная безжалостность в предвкушении мести. Сейчас, холодея внутри, он воочию наблюдал этот зловещий процесс. И хотя её глаза никогда не источали такой взгляд, это были определенно её глаза. Её и никого другого.

Лет шестнадцать или семнадцать назад они познакомились на открытии весеннего вернисажа. Эту девушку не интересовали полотна, она стояла с видом легкой подавленности, ибо она так же здесь никого не интересовала и, вероятно, чувствовала себя, как Наташа Ростова на балу. Кеншин топтался вполоборота к ней. Так получилось, что они одновременно повернулись друг к другу и встретились взглядами. Возможно, это была хорошо задуманная судьбой минута, по истечении которой он уже не мог не подойти к ней и не заговорить.

Позже они шли по галерее, он рассказывал о культурных и духовных ценностях, был в меру развязен и безмерно компетентен в вопросах творческой морали. Девушку звали Анастасия. Она жила в другом городе, а в этот приезжала на практику в местную ветеринарную клинику. На выставку попала по простым убеждениям: «чем я хуже других». И если б не приметил её Кеншин, определенно решила бы, что хуже.

После вернисажа они направились вниз по проспекту к набережной. И уже больше говорила она, напевно, иногда задумываясь над словами – о том, как страшно анатомировать кошек, что мечтает встретить хорошего человека обязательно в свете фонарей на мосту через Сену. Время от времени она останавливалась и, соединив ладони у подбородка, тянулась глазами к своему спутнику, даже поднималась на цыпочки. В тот день Кеншин понял, что не может с ней расстаться и, когда Настя отъезжала в своё общежитие, он поймал себя на том, что быстрым шагом идет вслед автобусу.

Завязавшийся роман поколебал его веру в правильность жизненного пути. Кабы предвидеть заранее… он бы точно пошел по другому, ведущему к зажиточности, роскоши, чтоб ко времени знакомства с Настей уже стать состоятельным господином. А впрочем, она не одобряла больших трат на себя. Чаще всего они посещали недорогие кафе, были завсегдатаями парка культуры и отдыха, ввечеру сияющего, как новогодняя елка. Они всегда держались за руки и размыкали их, когда прощались у парадной её дома. Кеншин не сразу уходил. Облюбовав неподалеку заглушенную сиренью скамейку, забирался на неё с ногами и садился сверху. Так он сидел долго, прислушиваясь к своему внутреннему состоянию. Было трудно его описать, во всяком случае, ничего общего с тем, что говорится в альковных романах, оно не имело. Что там: сердечные томление, трепет, нет, в нем творилось другое, как бы это… такой приятный, очень приятный жар. Слияние необычного покоя с такой же необычной пустотой и давало ту греющую изнутри температуру. Хотя, каждый, наверное, это чувствует по-своему.

И вот настал день, когда их отношения потребовали не только душевной близости.

– Пошли ко мне, – испытывая шершавость во рту, произнес Кеншин. – Прямо сейчас.

Прежде чем это сказать, он долго не знал, куда девать руки, и, в конце концов, нашел им самое подобающее для такого предложения место – на настиной талии.

– А в какой день знакомства это обычно происходит? – спросила она, глубже втираясь в его объятия.

– В тот самый счастливый, в который оба вдруг понимают, что нравственность им уже просто мешает.

– О-о-о! Самое время поговорить о нравственности, – Настя вывернулась из рук и взяла его под локоть. – Знаешь, главное правило женской нравственности? Держаться золотой середины. Будешь отказывать всем – прослывешь стервой, никому не будешь – прослывешь падшей женщиной. Так что, хочешь быть настоящей леди – пятерым мужчинам отказывай, шестому нет. Хотя, лучше шестерым отказывать. Или даже семерым.

И она, как колокольчик, залилась смехом. Она была просто прелесть.

– Какой же я по счету?

– Что за мужланские выходки, милый? Пожалуйста, не делай так больше. Всё у нас хорошо идет.

«Верно, идет, но куда-то в сторону, – подумал Кеншин, – и уж точно не в мою».

– Куда ты меня ведешь? – спросил он. – Ко мне на метро и до центра.

– Сперва в аптеку. Знаешь, девичьи дела.

А дальше всё происходило в его квартире. Точнее, всё уже произошло. С ладонями под затылком Кеншин лежал и смотрел поверх стола, на котором гладко блестела недопитая бутылка «Шабли», стояли вазон с розами и фарфоровый канделябр. Пахло погашенными свечами.

Червячком свернувшаяся под боком, Настя подобралась ближе и, быстро моргая, пощекотала длинными ресницами его под мышкой.

– Чего тебе? – он в ответ ласкательно почесал её за ухом.

– Поговорить надо.

– Ну.

– Завтра кончается практика. Я уеду ночным поездом – хочется ещё день побыть вместе.

– Это как это «уеду»? У тебя, кажется, каникулы на носу. Что, будешь целое лето с родителями… А как же я здесь без тебя?

– Ты вправду станешь без меня скучать? – тонко пискнув, Настя закрутилась и смотала на себя все одеяло. И Кеншин оказался голым. – Какой мужчина! – восхитилась она. – Напряги бицепс.

– Настюша, послушай, – он обнял её, – позвони домой и наври что-нибудь. Скучать… да мне без тебя крышка! И завтра же твои вещи перевезем ко мне.

– Перевозить-то нечего: сумка со шмотками да бикс с инструментами…

– Или знаешь, давай лучше уедем вместе. Снимем где-нибудь дачный домик хотя бы на неделю…

Настя выпуталась из одеяла, села ноги калачиком, её волосы упали и коснулись кровати, соблазненно заиграв улыбкой, она подперла пальчиком подбородок.

Домик подыскали в сотне километров от города, у озера, на песчаных берегах которого возвышались сосны. Кеншин и Настя вселились в северную половину, им в распоряжение достались две комнаты и кухня на веранде. А через стену, на южной, занимал свои апартаменты налоговый инспектор в отставке. У него был красивый, воспитанный лабрадор, что умел носить удочку своего хозяина, когда тот с ведерком и складным стульчиком отправлялся на рыбалку.