Ю. Юрьев - Поезд на Риддер

© Ю. Ю. Юрьев, 2017

ISBN 978-5-4485-6968-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Любое значительное событие никогда не произойдет спонтанно, обязательно будут какие-то оповещающие о нём эпизоды. Другими словами, оно сначала просигналит о себе, а затем уже грянет.

Кеншин ничего не думал на этот счет, он смотрел через окно в затопленный утренним заревом мир. Он не думал, почему такой странный свет и такое свинцовое давление тишины на город. И почему ни одного прохожего? И, стало быть, мысль, что это событию созданы все надлежащие условия и оно вот-вот совершится – просто не шла ему в голову.

А между тем всё так и случилось: сначала где-то завыла собака, потом дрогнули деревья. Казалось, ветер не ворвался в город – он в нем и возник. Возник и затравленно заметался, стремясь вырваться в поля. Бросался на стены, наседал на двери парадных – искал выход, но не находил. От злобы бессилия поднял сор, какой только мог поднять с земли, стал мотать его по двору, швырять в подвальные продухи, в дренажные колодцы, в трубы водостоков.

Был ли какой-то резон наблюдать это буйство природы, но произошло нечто, сопоставимое с появлением тени отца Гамлета. Потрясенный Кеншин не двигался – с обратной стороны окна вдруг возникло изображение, совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Это был фотопортрет, бог весть откуда принес его ветер, прижал лицевой стороной к стеклу, подержал перед глазами – и убрал.

Кеншин, не дыша, смотрел туда, куда упорхнул снимок. Потом попятился с ладонями, протянутыми вперед, налетел на кресло, которое мягко толкнуло под колени, и он в него плюхнулся.

Что это – наваждение, чертовщина? Хорошо бы, чтоб ни то и ни другое, а так… померещилось. Ведь бывает же нечто, вызванное всего лишь психической усталостью, беды от чего не больше, чем от перебежавшей дорогу чёрной кошки. Только спустя время Кеншин собрался с духом и вышел из квартиры.

Он нашел его в палисаднике – снимок застрял в дикой розе, промеж двух прикорневых побегов.

Фото было напечатано на обыкновенной бумаге «коника», обрезанное до размеров восемь на семь с половиной сантиметров. Вполне стандартный портрет.

Из центра карточки пронзительно смотрела девушка восточного типа, но явно со славянской подмесью. Красивая? Если полагать, что молодость – уже красота, то, пожалуй, да. Волосы, разделенные четким пробором, не доставали плеч. Высокий лоб через просвет бровей плавно впадал в тонкую переносицу. Обнаженные улыбкой, белели несколько скошенные вперед зубы. Глаза не отражали свет и имели серо-зеленый оттенок. Широкие, резких очертаний зрачки держали внимание на себе – из их глубины исходила надменная безжалостность. Безжалостность в предвкушении мести.

Означенное событие произошло в середине апреля. Уже который день Кеншин бездельничал. Просыпался ни свет ни заря, заваривал себе кофе и снова забирался под одеяло. До полудня не отрывался от телевизора. Изредка делал вылазки в супермаркет, где покупал в большом количестве продукты. Их он поглощал всухомятку, а когда запивая легким полусладким вином. Вечером иногда садился за карты.

Он плохо спал, часто видел страшные сны. Паскаль, кажется, сказал, что если б сны шли в последовательности, то мы не знали бы, что – сон, а что – действительность. Но те шли, как перетасованные эпизоды жизни, чужой, кошмарной, отравленной нереальным злом. По сути, то была пытка сновидениями, и заканчивалась она только с первыми лучами солнца.

Кеншин знал множество вариантов покера: «Плевок в океан», «Слепой», «Крест-накрест», «Мясник» и «Дробовик». Но играя с самим собой, он просто отсчитывал из колоды пять карт и путем их смены добивался той или иной комбинации. Например, имея на руках неполный флеш-рояль, сносил одну или две, ничего не обещающих, и столь же брал из колоды, надеясь на их попадание в последовательность мастей и достоинств.

Как-то при свече – на улице уже смеркалось, в который раз он сдал себе карты, пришло три вальта, семерка и король, само собой, последние две полетели в снос. Затем положил пальцы на колоду и закрыл глаза. Каким-то сакральным зрением он старался определить верхнюю карту. В конце концов, распознав её как пустую, убрал в сторону, туда же последовала лежащая под ней. Следующая, как ни странно, вызвала видение мчащего в ночи поезда. Сквозь закрытые веки увиделся лесной полустанок и проносящаяся мимо него вереница пассажирских вагонов. Один за другим, взых-взых, взых-взых. И только на какой-то миг произошел сбой: вот стремительный их промельк, как вдруг раз – и очередной вагон грузно, будто ледокол, начал выплывать из темноты. И тащился он так лишь затем, чтобы дать прочесть свой порядковый номер: «11» – пылало в первом окне от тамбура.

Кеншин открыл глаза и перевернул карту – со сдавленным криком бросил её на пол. Позже, с ногами забравшись на диван, он смотрел на неё из другой комнаты. Это был уже не первый случай. Однажды, листая каталог живописи, на странице с репродукцией «Венера и Адонис» он отвлекся – из прихожей послышался шорох, когда же вновь посмотрел на картину, то увидел в женском облике другие черты. Мираж держался недолго, постепенно истаял и исчез.

Химера явилась с того самого, найденного в палисаднике фотоснимка. И Кеншин навсегда запер его в ящике стола, полагая, что если не хранить на виду, то навязчивый образ сотрется из памяти – и с галлюцинациями будет покончено. Как бы не так. В другой раз он проступил прямо в воздухе – прозрачная человеческая голова с плавающим внутри призрачным светом минуту стояла на уровне люстры. И вот теперь опять… уже на игральной карте.

Если вглядеться, мастерская художника сама по себе является каким-то броским абстрактным произведением. Чаще всего оно создается так: вначале помещение заполняется необходимыми художнику вещами. Потом со временем к ним примешиваются другие, слабо относящиеся к живописи – просто лень выбросить и приходится верить, что они формируют благоприятную для творчества атмосферу.

Как бы то ни было, Кеншин откровенно считал, что процесс созидания сам образует обстановку и бессилен мастер что-то в ней изменить. Озирая этюды, на которые иссякли вдохновение или спрос, выжатые свинцовые тюбики из-под красок он испытывал фатальную безысходность.

Зазвонил телефон. Кеншин снял трубку.

– Здравствуй. Да, помню, только я ждал тебя во вторник… Сейчас?…Вполне. Я как раз не занят, – из трубки пошли гудки.

Огромное, до пола прозрачное полотно изображало композицию – истекающий закатным заревом город, пронзенный стрелой телебашни. Чуть выше верхнего уровня рамы, над девятиэтажной глубиной плавал коршун.