Стивен Кинг - Противостояние [= Армагеддон]. Книга первая

– МНЕ кажется, что ты – не тот Ларри Андервуд, который поет на пластинке.

– Если не хочешь, можешь не верить. Я должен бежать.

– Ты гнусный мерзавец! – накинулась она на Ларри. – Что прикажешь мне делать со всей этой яичницей, которую я нажарила?

– Выброси в окно, – посоветовал Ларри.

Она издала звериный вопль и швырнула в него журналом. Журнал угодил точно в голову Ларри. Больно не было, но потом он почувствовал струящуюся по виску кровь.

Это привело его в ярость. Схватив журнал в руки, он крикнул:

– Сейчас я размозжу тебе этим голову, а потом заставлю сожрать!

Она разрыдалась:

– Конечно! А почему бы и нет? Ты ведь большая знаменитость. И ты торопишься! Я думала, ты славный мальчик, но ты оказался совсем не славным мальчиком.

Боже правый, подумал Ларри. Так и с ума недолго сойти!

– Мне нужно идти, – примирительно сказал он. Его белый пиджак висел на спинке кровати. Он взял его и перекинул через плечо.

– Нет, ты не славный мальчик! – кричала она ему вслед, когда он проходил через гостиную. – Я пошла с тобой только потому, что ты показался мне славным!

Он оглянулся. Она стояла в дверном проеме, растрепанная. На ноге у нее Ларри заметил царапину, которую она, вероятно, заработала, сбривая волосы на ногах.

– Слушай, позвони мне, – сказала вдруг она. – Я буду рада.

Он должен был пообещать ей это, но вместо этого его губы скривились в дурацкой усмешке, и он процедил:

– Ты пахнешь потом!

Она застыла от возмущения, и это дало возможность Ларри быстро и беспрепятственно сбежать по ступенькам. Уже у подножья лестницы он услышал ее безумные вопли:

– Ты – не милый мальчик! Ты…

Он хлопнул входной дверью и выскочил на улицу, немедленно окутавшую его вязким и жарким воздухом, наполненным ароматами весенних деревьев и выхлопных газов. Но после запаха комнаты Марии эти запахи были подобны лучшим духам в мире. Как хорошо, что он удрал оттуда! Было бы безумием…

Над его головой распахнулось и треснуло окно, и он точно знал, что за этим последует.

– Что б ты сдох! – донеслось сверху. – Что б ты попал под трамвай! Ты не певец! Ты импотент, и с тобой нечего делать в постели! Ты кретин! Лови же, болван! Отнеси это своей мамочке!

Из окна вылетела бутылка с молоком и, подобно бомбе, взорвалась при ударе об асфальт, расколовшись при этом на мелкие кусочки. Ларри едва успел уклониться. За молоком последовала бутылка виски и, наконец, полная сковорода яичницы с ветчиной.

Ларри бросился наутек. Этому безумию, казалось, не будет конца. Вслед ему несся торжествующий вопль с явными интонациями Бронкса:

– ПОЦЕЛУЙ МЕНЯ В ЗАД, КРЕТИН!

Ларри завернул за угол и только здесь смог немного отдышаться. Он вдруг рассмеялся, находясь почти на грани истерики.

– Ну что, дружок, неплохо для начала? – спросил он себя, не подозревая, что говорит вслух. – Да, парень, ты силен! Отличная сцена! Лучше не повторять такое, дружок. – Он вдруг понял, что вслух разговаривает с самим собой, и очередной приступ смеха заставил его согнуться пополам. В животе заныло.

Ты не славный мальчик.

Ошибаешься, детка!

Он принялся высматривать такси. Наконец увидев свободную машину, он помахал водителю рукой и только тут вспомнил о струйке крови на виске. Вот черт, забыл вытереть! Он открыл заднюю дверцу и влез в машину, даже не спрашивая, устраивает ли это водителя.

– Манхеттен, – распорядился он.

Такси стронулось с места.

– У вас порез на виске, мистер, – заметил таксист.

– Девушка запустила в меня журналом, – пояснил Ларри.

Таксист посмотрел на него удивленным взглядом и фальшиво улыбнулся. Затем он отвернулся, предоставив Ларри обдумать, как объяснить матери события сегодняшней ночи.

Ларри подъехал к многоэтажному зданию, в котором работала его мать. У выглядящей устало чернокожей женщины в вестибюле он узнал, что Элис Андервуд делает уборку на двадцать четвертом этаже. Он вызвал лифт и поднялся наверх, стараясь держаться к остальным пассажирам лифта боком, чтобы они не заметили царапины на лице. Кровь уже перестала сочиться, но смыть ее было пока негде.

На двадцать четвертом этаже размещался офис какой-то японской компании. Ларри около двадцати минут бродил по коридорам в поисках матери, пока наконец не столкнулся с ней у двери в туалет.

– Привет, мам! – сказал он.

Она удивленно замерла:

– Итак, Ларри? Ты начинаешь завоевывать город заново?

– А как же! – Он переминался с ноги на ногу. – Я должен попросить у тебя прощения. Мне следовало позвонить и…

– Да. Это было бы неплохо.

– Я задержался с Бадди. Мы… ну… мы гуляли. Осматривали город.

– Не сомневаюсь, что именно этим вы и занимались. Этим или чем-нибудь другим вроде этого.

– Она стояла с тряпкой в одной руке и пылесосом в другой, необычно маленькая и постаревшая.

– Ты еще что-нибудь хочешь сказать мне? – спросила она после долгой паузы, глядя ему в глаза.

– Ну… разве что еще раз извиниться. Было свинством с моей стороны не позвонить тебе.

– Да, – кивнула она. – Хотя, конечно, ты взрослый и имеешь право жить, как захочешь. Я отлично усвоила это.

Он вздрогнул:

– Мама, послушай…

– У тебя идет кровь. Тебя кто-то избил на улице?

– Я же сказал – извини! – громко и настойчиво повторил Ларри. – Он постепенно начинал выходить из себя.

– Да. Это ты сказал. – Она принялась водить пылесосом по стенам.

– Мама, послушай! Меня никто не побил. Эта царапина – от корешка журнала.

– Да? – Она повернулась к нему, удивленно подняв кверху брови.

– Да. От корешка журнала.

– Кто-нибудь хотел устроить из твоей головы журнальный столик? Могу представить только, что за ночь вы с Бадди провели, осматривая город!

Он решил, что будет лучше, как и всегда, рассказать правду.

– Это была девушка, ма. Она запустила в меня журналом.

– Наверное, была зла на тебя, как черт, – констатировала Элис Андервуд.

– Мама, ты не сердишься на меня?

Она отвернулась, и ее спина задрожала.

– Не сердись, – прошептал он. – Ладно? А?

Она повернулась к нему, и он увидел в ее глазах… неужели слезы?

– Ларри, – ласково сказала она. – Ларри, Ларри, Ларри…

Ему показалось, что она ничего больше не скажет; ему даже хотелось бы, чтобы так и было.

– Это все, что ты скажешь мне? «Не сердись, мама?» Я часто слушаю тебя по радио и каждый раз горжусь, что это поет мой сын, хотя мне и не нравится твоя песня. Люди спрашивают меня, действительно ли это поет мой сын, и я говорю – да, это Ларри. Я говорю им, что ты всегда пел, и я не лгу, верно?

Он покачал головой, не поднимая на нее глаз.

– Я говорю им, что у тебя настоящий талант, Ларри. Правда, ты сам об этом знаешь. То, что ты не пришел ночевать сегодня, меня не удивило. Такова природа вещей в этом мире. Молодой мужчина и молодая женщина, они всегда уходят вместе. Иногда это раздражает, но это естественный процесс. Теперь ты вернулся. Нет, – нет, не сейчас. Ты вернулся в город. Это тоже о чем-то говорит.