Михаил Акимов - Фантастические рассказы

– Дядя Чарли, – она не стала тратить время на приветствие и подобную ерунду, – Джонни думал, что ты погиб. И побил подонка, который запустил в Сеть червя.

Больше всего я боялся, что Чарли рассмеётся или, наоборот, станет меня успокаивать, а то и, не дай Бог, благодарить. Но ничего этого он не сделал. Он долго молчал, глядя на меня, потом как-то облегчённо вздохнул и сказал:

– Вот что, Джонни, выходи завтра на работу. Мы с Фредом объясним всё мистеру Ривзу и, думаю, сумеем его убедить отменить свой приказ.

– А куда он денется! – весело сказала Сью. – WWWSS не только Джонни восстановит на работе, но и дело с судом постарается замять: получается, они сами во всём виноваты – инструктаж не провели! Захотят они себя ославить? Я думаю, этому Донато отвалят такую сумму, чтобы дело замять, что он Джонни ещё и благодарить будет.

Потом я проводил Сью до дому.

– Завтра познакомлю тебя со своими родителями, – сказала она, – а сегодня уже поздно.

И, поцеловав меня, убежала.

На следующее утро к зданию WWWSS я подходил всё же в нерешительности и очень обрадовался, увидев у входа Фреда, который явно поджидал меня.

– Всё нормально, – сказал он, пожимая мне руку, – пойдём.

В раздевалке все шумно меня приветствовали, и только при встрече с Чарли возникла некоторая неловкость: мы оба были сконфужены, и сами не знали, почему.

А на моём шкафчике висела новая табличка. «Джон Бейли, ас Инета» – было написано на ней.

Моё имя – Сэмюэль У. Каховски; возраст – 32 года, неженат, профессия – свободный художник. Последнее означает, что средства к пропитанию я добываю всеми возможными способами, не вступая при этом в серьёзный конфликт с законом… Нет, я даже напишу так: с Законом – чтобы подчеркнуть, как я его уважаю. Подтверждением этому служит тот факт, что за 12 лет, прошедшие со дня окончания колледжа, у меня было всего три судимости с абсолютно смешными сроками заключения: два раза по полтора года и один раз – восемь месяцев. Статья во всех случаях одна и та же: «Мошенничество». Мошенник – так наше «правосудие» называет человека, который пытается излечить другого человека от глупости и жадности. А на последнем процессе прокурор назвал меня любителем лёгкой наживы. Это меня-то! Пусть бы сам попробовал проделать всё, что проделываю я, добывая хлеб насущный, тогда бы увидел, насколько это легко.

Да даже если и так – что в этом криминального? Любому человеку свойственно желать заработать как можно больше денег, затратив на это как можно меньше усилий. Получается, меня осудили за то, что я – человек?… Вас смущает мой тезис? Хорошо, поместите в газете два объявления: «Смертельно больной одинокий миллиардер срочно ищет друга, которому хочет завещать всё своё состояние» и «Для работы в каменоломне требуются физически крепкие, привыкшие к лишениям люди. Кувалдами обеспечим». Думаю, вы и сами знаете, по которому объявлению телефон будет звонить не переставая, а по которому – даже не звякнет.

Впрочем, чтобы быть абсолютно честным, признаюсь: второго объявления я не помещал ни разу, тем не менее, в результате уверен.

Вы, наверное, думаете, что я стараюсь как-то себя обелить? Вот, мол, занимается обманом людей, а хочет себя выставить этаким моралистом, врачующим людские пороки. Ладно, приведу конкретный пример. Допустим, сидит человек за столиком в кафе, пьёт пиво. Подходит к нему другой человек, вежливо спрашивает разрешения присесть за его столик, садится, тоже заказывает пиво и пьёт. Потом они говорят о погоде, потом о всякой ерунде и, наконец, второй доверительно сообщает первому, что он – министр финансов одной банановой республики. Приехал в Штаты заключить крупную сделку, привёз с собой 20 миллионов долларов и понял, что не хочется ему заключать сделку и возвращаться домой, а хочется со всеми этими деньгами остаться в Штатах. Так вот, если бы нашлась какая-то добрая душа, которая позволила бы ему перевести эти деньги на свой счёт – всего на пару дней, пока он не сделает себе серьёзное прикрытие – он, в благодарность за это, легко отдал бы этому человеку три миллиона из двадцати.

Сначала у первого срабатывает глупость: он сообщает, что именно он и есть та добрая душа, так необходимая министру финансов, и охотно предоставляет свой счёт. Они идут в банк, добрая душа пишет на бланке номер своего счёта, ставит свою подпись и убегает курить, потому что ему нужно обдумать одну мысль, которую подсказывает жадность. Путём несложных математических вычислений он приходит к выводу, что двадцать – больше, чем три. Обдумав свои дальнейшие действия по прикарманиванию всей суммы, он возвращается и видит, что министр ушёл. Он проверяет свой счёт и с изумлением обнаруживает, что там нет не только двадцати банановых миллионов, но и тех сорока тысяч, которые до этого были.

Так вот, это я к тому, что после этого ни глупым, ни жадным он уже не будет. Разве это не стоит тех сорока тысяч, которые я взял с него за учёбу?

Тем не менее, государство эти и подобные им мои действия сочло непедагогичными и даже антиобщественными, о чём его представитель – прокурор – сообщал мне три раза. Но я был уверен в собственной правоте и упорно продолжал по мере сил помогать согражданам избавляться от этих двух названных пороков. В общем, каждый из нас гнул свою линию, но тут произошло событие, которое наши с государством отношения перевело на качественно новый уровень.

Выхожу я в третий раз из тюрьмы, охранник на воротах жмёт мне руку и говорит: «Ну, пока, Сэм, не задерживайся там, ждём!», а в голове – ни одной мысли по поводу того, с чего начать. А всё потому, что дали мне в этот раз восемь месяцев вместо привычных полутора лет, вот и не успел ничего придумать.

Пошёл я в парк, сел на скамейку и с грустью на прохожих смотрю: ведь у каждого есть чем со мной поделиться, только толкнуть их к этому немножко надо, а у меня в голове – полный ступор. Ничего не поделаешь: творческий кризис, со всяким художником такое случается.

Где-то через час подсел ко мне один старикашка. Я уж с отчаяния хотел, было, его на что-нибудь развести, да присмотрелся повнимательнее и мысленно рукой махнул. Знаю таких типов: из наличности у них в кармане полтора доллара, а из недвижимости – табуретка в доме, который полностью жене принадлежит. Потом, правда, оказалось, что насчёт наличности я в точку попал, а вот с недвижимостью ошибся.

Сел он и тут же начал мне бухтеть о том, как в нашем обществе нравственность упала, все думают только о себе, а о любви к ближнему давно забыли. Но он не такой: видит, что у меня сейчас трудности – это ему жизненный опыт подсказывает – вот и хочет мне помочь. Сам он старый и одинокий, вот-вот, гляди, помрёт, а имущество своё – домик из восьми комнат с неплохой обстановкой – передать-то и некому. Вот он и решил найти хорошего человека, которому всё это пригодится, и по завещанию всё ему и отписать. В людях он, по причине своего возраста разбирается, поэтому сразу увидел, что я – именно такой человек и есть.