Олег Маловичко - Исход. Роман о страхах и желаниях

Дома распределялись равномерно, не больше двух в одном месте. Их разделяли футбольные площадки, беседки, теннисные корты, клумбы.

Дойдя по аллее до конца, Сергей и Миша оказались на площади с каменным кругом пересохшего, заваленного подгнившими листьями фонтана. Деревьев здесь уже не было, только кустарник, за годы запустения не разросшийся, а усохший, похожий теперь на ограждение от пехоты.

От фонтана вела широкая асфальтированная полоса прогулочной зоны, напоминающая армейский плац. Асфальт потрескался – из дыр в нем вспучивались клочки травы, цветы и даже молодые тонкостволые деревца.

– При Союзе был профилакторий для работников машзавода. Потом завод накрылся, собственность пошла плясать. Передали на баланс местной власти за копейки, если не даром, вбухали кучу денег – все коттеджи постройки начала девяностых, только корпуса старые, – а потом, опять за рубль, продали родственнику мэра.

– Судя по виду, здесь с девяностых и не жили.

Винер улыбнулся и замялся, раздумывая, говорить Сергею или нет, затем указал тростью вперед, и заковылял следом за Крайневым.

– Я тебе еще не все показал.

Плац заканчивался раздваивающейся под острым углом дорогой – сверху она напоминала лежащую на земле серую латинскую V. Один ее конец вел к корпусу столовой, второй – к корпусу администрации. Это были два одинаковых четырехэтажных здания в форме прямоугольников.

В девяностых санаторий скакал от одного владельца к другому. Каждый новый хозяин пытался перезапустить бизнес, но попытки проваливались – народ не ехал, расходы на содержание превышали прибыль. Желающих арендовать площади вдали от дорог и городов тоже не нашлось, в итоге самым рентабельным оказалось держать «Зарю» закрытой. Последний владелец застрелился.

Сергей не мог отделаться от ощущения, что Винер чего-то недоговаривает, обходит по стеночке какую-то неудобную правду, замалчивает детали. И не только это настораживало Сергея.

Лагерь, и дома в нем, и корпуса производили впечатление заброшенных, но не разоренных. Сергей ожидал увидеть свалку, изрисованную граффити, со следами кострищ и туристских пьянок, а вместо этого попал в сонное царство. Все в домах, номерах и кабинетах, куда они входили, было густо покрыто пылью, свивавшейся вдоль плинтусов в пышные мохнатые косы; несколько раз, в полумраке, Сергей влезал лицом в липкую сеть паутины; коробился и загибался линолеум на полах номеров, рассохся паркет, но все окна были целы, мебель – нетронута, даже лампочки оставались в плафонах. Все, что могло проржаветь, было ржавым, рассохшиеся ставни отказывались открываться, но создавалось ощущение, будто кто-то оберегал это место от разорения. И как «Мария Целеста» шла по морским волнам пустая и нетронутая, так и «Заря» дрейфовала по десятилетиям, лишившись только жильцов.

Винер на своей территории стал увереннее, в его словах и движениях прорезались не замеченные за ним в Москве властность и развязность. Даже ковылять он стал спесивее и вычурнее, словно здесь его хромота была не увечьем, а эскцентрической деталью, наподобие шрама через щеку кинозлодея.

От корпусов шел садик с заросшими буграми клумб, окружавший приоткрытую ракушку летнего театра. Справа виднелись два ряда сшитых из гофрированных листов и соединенных сваренными уголками гаражей, слева ветшали две низкие конюшни с узенькими окнами-бойницами. Побелка, покрывавшая конюшни, облупилась, обнажив пятна крошащегося красного кирпича, и здания казались подвергнувшимися обстрелу.

Задние ворота открыть не удалось: выросшие по другую сторону деревца почти не давали их сдвинуть. Сергей пролез с трудом, Винеру мешала нога. Когда Сергей протянул ему руку, Миша обжег его злым взглядом, но поняв, что без помощи ему не обойтись, извинился.

Тропа, заросшая, и не видимая, а скорее, угадываемая, шла вниз. Сергей не видел реку, но уже чувствовал ее, предвидел по просветлению леса, по влажному ветру, по теплому и ласковому ее дыханию на своих щеках, по плеску выпрыгнувшей на поверхность схватить воздуха рыбы.

Тропа вела вниз, и, не будь рядом Миши, Сергей побежал бы, как в детстве, с высоким радостным воплем, срывая на ходу одежду, раскидывая кроссовки и путаясь в джинсах у колен; врезался бы в ледяную майскую воду, разбрызгивая живой хрусталь капель, наслаждаясь жизнью, собою в ней, резким и острым счастьем от своего тела, от его способности ощущать миллионы ласковых, бодрящих уколов.

У самой реки тропа кончалась невысоким пологим обрывом, с которого нырнуть было невозможно, а спуститься к воде – трудно.

Река была широкой и полноводной. С обеих сторон ее окружал лес, кончавшийся у берегов обрывом, справа – крутым, слева – пологим. С правой стороны река изгибалась, уходя в синевато-зеленую лесную глушь, слева, вдалеке, виднелся большой железный мост на сваях, и были одни поля.

– Медведица, – сказал Винер, кивнув на реку, – через торфяные болота проходит. Летом вода красная и темная, как от крови.

Сергей смотрел на воду. Легкий ветер подернул поверхность воды рябью, солнце на миг спряталось за тучей, и все окрест – воздух, и лес, и река – потемнело, как перед грозой.

Он ощутил грозную мощь и силу природы в этой воде, в этих деревьях, в воздухе. Люди в городах набрасывали между собой и этой силой бетон, кирпич, железо и стекло, защищались, прорывая в ней тоннели, перепоясывая мостами, связывая дорогами, заковывая, где можно, в асфальт – а теперь он снова был лицом к лицу с ней, и чувствовал на коже ее здоровое дыхание, дикое и недоброе. Она смотрела на него не как на врага; она принимала его и признавала своей частью, и она была ему ближе, чем бетон, сталь и стекло городов, их телевизоры, супермаркеты и автостоянки.

Они сели на траву и стали смотреть на воду. Первым прервал молчание Миша:

– И как тебе здесь?

– Ты не все сказал.

Миша не счел нужным врать и отпираться. Кивнул, подгоняя Сергея спрашивать.

– Когда сюда ехали, обратил внимание на коровники вдоль дороги? Одни остовы остались. Народ все поснимал, все растащил. До последнего листика шифера, до последней железки. А здесь все целое, как нас ждало. Рядом, на километры, никого, хозяина годами не видно – подогнал грузовики и снимай что хочешь. Не сняли. Вопрос, почему? И еще… Не знал, что у тебя отец так крут.

– Он не был богат. Еле-еле концы с концами.

– Откуда ж он деньги взял все это купить? Уйму земли с хорошими, дорогими зданиями, с вбуханными в ремонт миллионами?

– Он не покупал. Ему завещал прежний владелец, который застрелился.

– А он ему…

– Никто. Папа его не знал.

– Чертовщина какая-то.

– Ты сам сказал.

– Что?

– Местные считают, – Миша хмыкнул, – земля здесь проклятая.