Олег Маловичко - Исход. Роман о страхах и желаниях

То, что в Москве казалось бы бредом, вполне ложилось на здешнюю атмосферу. Ветер улегся – стало казаться, что река и могучие сосны вокруг внимают Мишиному рассказу. Не из интереса, а проверяя детали.

– Это, кстати, и на первый твой вопрос, почему не воруют. Боятся.

– Чего?

– Присутствия. Здесь странные вещи происходят. В семьдесят девятом, только открыли лавочку, рабочие лик видели. Светящийся. Где гаражи сейчас. Думали, работяги перепились, все в курсе, как они отдыхают. Потом фотки сделали – на них свечение. Комиссия из Академии приезжала, исследовали тут…

– Лик… святого, ты имеешь в виду?

– Ну да, чей еще?

– Так это хорошо!

– В том же году главный корпус выгорел. В августе, на который семейные путевки. Двери на всех этажах оказались закрыты. Лифты встали. Люди из окон корпусов прыгали, кто на кустарник, кто на бетон, спинами вперед, потому что в руках детей держали. Восемьдесят трупов. Продолжать?

– Да.

– В девяностом «Зарю» авторитет местный купил, сразу после рестайлинга. Ну, как водится, сауна, бассейн, девочки, по уикендам братва с Тамбовщины, тверские, дубнинские… А потом его мальчишка в бассейне утонул. Шестилетний. Как пробрался, ума никто не приложит, все закрыто было. Искали по всему санаторию, наконец догадались заглянуть. А он там, лицом вниз, волосы колышутся… Здесь постоянно что-то происходит. Один жену душит ночью, а у другого рак проходит. Какое-то время сюда тетки съезжались, кто забеременеть не мог, – и несли после этого, все до единой, и у всех – уроды…

Миша, обычно не рассказчик, распалился от истории, какую он рассказывал неожиданно хорошо, и от внимания слушателя.

– Пытались и воровать. Тянули домой и рамы, и двери, и шифер снимали, и забор разбирали, а вместе с вещью еще отсюда что-то захватывали. У всех, кто хоть гвоздик брал, жизнь кособочилась. Трясло – сегодня благодать масляная, а завтра сын в аварию.

– Здесь зло, хочешь сказать?

– Да не зло, в том-то и дело! Коктейль. Ученые сто раз приезжали, и экстрасенсов целая гора. Кто-то говорит, здесь в человеке все обнажается, самая суть, другие думают, что сходятся и воюют противоположные поля, ты понял, какие. Скептики говорят, из-за слома почвы все, и звуки, и атмосфера такая… воодушевляюще-тревожная.

– Говоришь, тащили отсюда. Были бы следы. Я ни одной рамы снятой не видел, ни одного открученного шпингалета.

Миша не ответил, пожал плечами, намекая, что оба знают ответ.

– Знаешь, как про это место здешние говорят?

– Поделись.

– Чертом намоленное, богом пропитое. Фотки видел? Это не мой брак. Они всегда здесь так получаются.

Все фотографии «Зари», которые показывал ему Винер, раскалывались посередине и наискосок белой полоской, как частично засвеченные.

– Глашке скажешь?

Глаша была предрасположена ко всему таинственному. Скажи ей Сергей о проклятии или мнимом благословении места, это не укрепит ее энтузиазма.

– Потерплю пока.

– А ты?

– Для меня это ничего не меняет. Херня это все. Я в такие дела не верю, уж извини.

Поднимаясь, скорчил Мише страшную рожу. Винер сначала дернулся, потом засмеялся.

Во второй раз съездили спокойно. Сергей забросил Винера в райцентр, Яшин, где тот целый день занимался газом, светом, а сам поехал в лагерь, выбирать место для жилья и производства.

О странностях не поминали, но Сергей все время ощущал затылком, что на него смотрят. Уезжая и запирая ворота, остановился и кивнул, прощаясь, тому, кто оставался в лагере или в лесу. Ему не было страшно. Он чувствовал: место приняло его.

***

Замечтавшись, Сергей проехал поворот. Пришлось вернуться задним ходом. Остановив у ворот «Фалькон», Сергей вышел и застыл с открытым ртом.

Уезжая, он навесил на ворота замок. Особой нужды в нем не было – любой желающий мог перелезть через забор, или зайти внутрь через одну из многочисленных дыр. Теперь замка на месте не оказалось. Замочные ушки покосившихся ворот ничем не скреплялись, и ворота были не закрыты, а притворены. Замок валялся на траве, разойдясь блестящей перекушенной дужкой – сломали и отбросили.

Из лагеря доносились звуки, тихие, со знакомым ритмом. Сначала говорил человек, потом, когда он обозначал тоном конец фразы, на нее накатывал смех.

Он вытащил из багажника биту. Возил с собой из ребячества, теша самолюбие, а теперь впервые понял, как она может быть полезна, как успокоительна ее гладкая тяжесть в руке. Сергей пошел вдоль забора, до дыры в ослабленных досках и, пригнувшись, пролез внутрь. Пожалел, что Кошелев не успел устроить с разрешением – с оружием в руках было бы спокойнее.

От дыры, согнувшись, перебежал к лиственнице в пяти метрах. Выглянул. У будки КПП старый «Опель-Фронтьера». Из заднего отделения салона торчат подошвы кроссовок на скрещенных ногах и доносится радио. Иногда ноги дергаются, человек смеется, на миг отставая от невидимой хохочущей толпы.

Сергей оглянулся по сторонам. Никого. Подкрасться, выманить, дать по башке, потом разбираться.

Отведя приподнятую биту к правому плечу, он тихо и осторожно пошел к «Опелю».

– Ты в кино видел, что так ходят?

Обернувшись, Сергей встретился взглядом с невысоким, крепеньким мужичком, застегивающим ширинку джинсов, отклячив задницу. Он стоял вплотную к сосне, поэтому Сергей и не заметил его от забора; дерево у самого корня, куда он мочился, потемнело; от ремня глядела закутанная в попону кобуры рукоять пистолета.

– Вы что здесь делаете? – спросил Сергей. Ему хотелось, чтобы голос звучал твердо, но получилось испуганно.

– То же самое могу спросить, – парировал мужик, глядя на Сергея с недружелюбным превосходством.

На разговор из машины вылез второй, тоже крепенький и приземистый, который мог быть братом первого, так был похож. Он потянулся и зевнул, отчего его слова казались не сказанными, а невнятно пропетыми:

– Приехал, хмырь московский? Б-р-р-р…

Он тряхнул головой, разгоняя дремоту, полез в машину, достал ремень с кобурой и опоясался:

– Прилетели к нам грачи, пидорасы-москвичи.

– Палку брось, – сказал Сергею первый.

– Нет, – Сергей озирался то на него, то на второго, который пошел к нему с другой стороны, и против воли пятился.

– Ну, не бросай, – согласился мужик у сосны, – пойдем, в сторожечку присядем.

– Никуда я не пойду.

Пуля вспорола землю у его ног, оттопырив вбок маленький, с бутылочную крышку комок; Сергей смешно подпрыгнул, взметая вверх колени, словно изображая танцем скачущую назад лошадь, при этом крепче сжал биту. Мужики засмеялись. Стрелявший, тот, что шел от машины, согнулся, упершись ладонями в колени, и покачал головой.

– Давай, пошли, клоун. Ничего мы тебе не сделаем, добрые сегодня.

***