Геннадий Прашкевич - Белый мамонт (сборник)

Илума был.

Субишту был.

Плохие времена были.

Большое копье неустанно шлифовали.

Обожженное древко, длинное, как река, блестело.

Почти невидимые трещины плотно замазывались особенной смолой.

Двенадцать самых сильных охотников каждый день тренировались в беге на месте с Большим копьем, потому что белого мамонта Шэли следовало убить сразу – одним умелым ударом. Второго бы холгут не позволил.

Это только так говорили, что белый мамонт Шэли стар.

На самом деле он столь грузно припадал к зеленой земле, что она дрожала.

Мог съесть целую рощицу, общипать широкую поляну, а потом легко протанцевать, перепрыгивая кочки, на задних ногах, высоко задирая хобот. По его понятиям, выглядел свирепо. Челка тряслась над выпуклым лбом, как рыжее крыло. Высокомерно глаза из-под купола мохнатого лба щурились. Охотник Хеллу холодел, представляя взгляд холгута. Вся жизнь Хеллу была посвящена будущему короткому бою. Он учил охотников правильно держать огромное древко, правильно поднимать легкий парус.

В темном углу, среди всяких отбросов, закрывая слезящиеся глаза ладонью, прятался трижды убогий певец Кудур. Когда-то певца просто забыли убить. Теперь он прятался среди отбросов и выл потихоньку, украдкой ловя дикий взгляд страшной, черной, как головешка, женщины Тишур, единственной почитательницы его небольшого певческого таланта. Большое копье до дрожи в ногах пугало Кудура. Он жалел косматое белое животное с грозными ступнями и вертящимся над головой хоботом. Он боялся, что его убьют. Белый мамонт Шэли напоминал ему потную растрепанную Тишур.

В этом было много тревоги.

« …спасите белого мамонта… »

Слушали Кудура только растрепанная женщина Тишур и заплесневелая черная черепаха с неясным уже отпечатком человеческой ладони на спине.

Если постучать по камню, черепаха подползала.

Но не к каждому. К Тишур, например, не подползала.

И совсем черепаха не верила тем, кто приходил с охоты недовольный, кто, нажевавшись пластинок сухого мухомора, грозно плясал у высокого костра всю ночь, так и норовя наступить ей на спину тяжелой ногой в пестро расшитых муклуках.

« …спасите белого мамонта…

…разбрасывайте зерна, сажайте злаки…

…звери уйдут, птицы улетят, рыбы погибнут, а злаки не уйдут, не улетят, не погибнут… они даже не засмеются предательски, как гиена, и не зарычат, как пещерный медведь… »

Умер Кудур непонятым.

Никто так и не узнал, зачем он прыгнул в каменный колодец.

Некоторые думали, что певцу помог охотник Хеллу. Но сам Хеллу утверждал, что Кудура погубила мечта. С тех пор, утешая человека, совсем уж ослабшего умом, обычно говорили: «Даже Кудуру такое не удавалось».

Хеллу был.

У берегов резной лед.

Нежные мхи, каменные проплешины.

Осенняя паутина прилипала к смуглой коже.

Главное стадо давно вышло к реке, но олешки все тянулись и тянулись по треугольным полянам. Хеллу тоже торопился. Он опять не нашел следов холгута. Зато там и тут – под лиственницами тундры и на краю хвойных лесов, под скалами Белого берега и у Соленой воды дымили стойбища Детей мертвецов. Они шли вслед за олешками. Каждый ростом выше быка, у рта волосатые. Такие способны сбить с выверенного пути самое большое стадо олешков. А ведь олешки – это жир, это вкусное мясо. Это крепкие сухожилия для растяжек, это теплые шкуры. Если упустить большое стадо, зима выйдет долгая и голодная.

И холгуты опять не пришли.

Под тонким ледком, легшим за ночь на тихую воду, Хеллу увидел уткнувшихся носами в берег маленьких снулых рыб.

Гнилой воздух.

Сникшие камыши.

Шляпки вялых грибов.

Большое копье давно готово к охоте, Люди льда полны решимости, а белый мамонт Шэли всех томит – не приходит. Холодом, холодом, холодом тянет с севера, но юг сильней: все ближе придвигается к пещере зубчатая стена хвойных лесов.

Прозрачный паучок с удивлением посмотрел в глаза Хеллу.

Повиснув на паутинке, он казался таким прозрачным, что не отбрасывал тени.

Зато под кочками чернели тяжелые, раздутые газами, расклеванные птицами тритоны. И они не были задавлены зверем. Болезнь, скорее всего, таилась в заполненных водой ямах. Умирающая вода выбрасывала мелкие светло-зеленые пузырьки. Они как бы светились и подпрыгивали над тяжелой мертвой водой. Если такой водой ополоснуть руки, они опухнут.

Когда-то мир был насыщен живой влагой.

Когда-то живая птица кричала в воздухе, стучала хвостом рыба.

Когда-то белый мамонт Шэли всяко смеялся над оборванцами, заставлял их отступать в грязное болото или в пещеру. Потом шел к реке, довольно тянул хоботом воду. Не боялся.

А потом что-то испортилось.

Может, это Красный червь издали дохнул зловонно и жарко, превратил все придонные растения в кислый кисель. От дыхания Красного червя несет ужасом, живое умирает в тягучей слюне. Тысячи цветных бабочек тянулись рядами вдоль подмерзшего берега, будто их вынесло на берег невидимой волной.

Длинной палкой Хеллу потыкал студенистые массы коричнево-красного цвета, густо, как кожаные подушки, покрывшие дно затопленных ям. Хотелось пить, но к воде Хеллу не наклонился. Зато подобрал широкий наконечник потерянного копья. Здесь прошли Дети мертвецов. Наконечник тускло поблескивал. Когда Хеллу коснулся острой грани, на пальце выступила кровь. Зато теперь он бежал быстро и остановился только под лиственницей с перепутанным, неправильным расположением ветвей. Такую все называют вихоревым гнездом. Под лиственницей, осыпавшей землю солнечными рыжими иглами, выбивался из-под земли прозрачный ручей. Если на Большое копье насадить острый широкий наконечник чужих, подумал Хеллу, припадая к дохнувшей холодком воде, можно смело выходить против самого большого, против самого тяжелого холгута. Даже если его поведет сам Господин преследования, можно не бояться и выходить навстречу. Много будет вкусного мяса, жира.