Геннадий Прашкевич - Белый мамонт (сборник)

Вопя, прыгая, хлопая ладошами, Дети мертвецов включались в неистовый хоровод. Бессмысленные слова, подергивающиеся члены. На фоне взлетающих рук, повязок, изгибающихся ног, визжащих фигур, летящих в небеса искр вновь возник изломанный силуэт молодой красивой, и Хеллу, не понимая, ничего не слыша, сам вместе с ними тянул долгую пронзительную ноту, так широко раскрыв глаза, будто их никогда не касался едкий угар пещерных зимних костров.

Спасаясь от удара, метнулся в сухие заросли.

Ослепленный болью и темнотой, ломился сквозь трещащие камыши.

Вой и вопли катились за Хеллу. Это сама ночь катилась за ним под низкими хрупкими звездами, хотя что-то подсказывало охотнику, что погоня не продлится долго.

Ранним утром, очертив магический круг и воткнув в песок ветку, указывающую направление, хмурые Люди льда углубились в пасмурный лес. Своды ветвей приняли их, как низкая влажная пещера, в глубине которой одиноко вскрикивал робкий клест. Стада уходили. Надо было догонять олешков. Надо было колоть копьями, волочить запасы в пещеру. Блеклые купальницы под ногами. Вереск на бедных холмах.

Охотники сжимали копья, каменные топоры.

Шли осторожно, растянувшись цепочкой. Они хотели бы встретить холгута.

Не гнать бесконечно стада оленей к темной реке, закалывая отставших, а сразу встретить большого холгута. И вынести на поляну Большое копье. Позеленевшие бивни, засмоленная, свалявшаяся подушками шерсть, раздутые щеки, хобот, стремительно взлетающий над рыжей челкой – все это уже не пугало охотников. Они умели бить куропаток, отстреливать в засаде яростных кабанов, но сейчас хотели Большой охоты. О ней они разговаривали у костров. О ней мечтали зимними ночами. Не рвать каменными ножами оленьи желудки с полупереваренным месивом травы, мхов, трав, а делить на части грандиозную тушу, которой сразу хватит на всю зиму.

Наклонившись над ручьем, Хеллу долго рассматривал нежные тени рыб, безмолвно скользящие по придонным камням. Он не понимал, что заставляет его так сильно сжимать зубы, почему в груди под ребром ноет, как от удара?

Взбежал на шипящую, как живое существо, осыпь.

С каменного козырька увидел вечные известняковые холмы, глубоко распиленные вдали весенними ручьями. Увидел темную зазубренную хвойную стену, подступившую с юга, отрезавшую холгутов от плоских пространств тундры. Протолкаться сквозь такую чащу холгуты, конечно, не могут. И не могут питаться смолистыми ветками. Поэтому не было больше в тундре следов, похожих на круглые ямы.

Хеллу протер глаза. Ему показалось, что туманящиеся пространства вдруг пришли в движение. Он еще и еще раз протер глаза, – нет, все так, низкие туманящиеся пространства действительно пришли в движение. Это двигались на юг бесчисленные стада рогатых олешков. Их было так много, что их не могли сбить с нахоженных путей даже Дети мертвецов, вооруженные необыкновенными копьями.

Хеллу долго смотрел на колышущийся живой разлив.

Потом медлительные редкие снежинки замутили панораму.

Зато в десяти шагах от себя Хеллу обнаружил наклонившуюся над каменным козырьком молодую красивую. Росомашья шкура, перекинутая через плечо… Летящие темные волосы… Хеллу сразу узнал ночную плясунью… Не слыша его, она напряженно смотрела вниз, на каменную площадку, запертую высокими известняковыми скалами. Там, схватившись за копья и каменные топоры, цепочками выстроились Люди льда и вышедшие к их пещере Дети мертвецов.

Хеллу увидел это и закричал, и голос его, начавшись с высокой ноты, угрожающе перешел в рычание. Молодая красивая упала на колени. Яростно блеснули внизу наконечники чужих копий, но никто пока не нарушил строй. И молодая красивая, закрыв голову руками, тоже не пыталась бежать. Торжествующе ухватив ее за длинные волосы, охотник Хеллу ступил на осыпь, сразу поплывшую вниз широкими шелестящими струями.

Он не торопился.

Он не хотел, чтобы Люди льда и Дети мертвецов бросились друг на друга.

Он страшно чувствовал важность чего-то таявшего в воздухе, нежно летящего, как снег. Он еще не умел определять всех этих новых чувств, но чувствовал, чувствовал.

Снег падал все.

Он завихрялся и плыл.

Белый, он густо затемнял ущелье.

А еще он подчеркивал яркость пламенеющих на откосах рябин, и Хеллу никак не мог оторвать взгляд от лежащей у его ног молодой красивой, и под левым его ребром опять нежно кололо.

«Хочу быть с тобой, – будет просить она. – Мать говорит: иди к охотнику Хеллу. Мы вырастили тебя, говорит мать, но теперь иди к охотнику Хеллу. Приноси хворост к веселому костру, обдирай и пластай туши. Собирай многие съедобные корни, готовь пищу, выделывай мягкие шкуры, шей новые муклуки и новую парку, утешай охотника Хеллу в спальном пологе».

«Ух», – будет кивать Хеллу.

Дети мертвецов осторожно подались вперед, но напасть не решались.

Издали принюхивались. Думали, наверное, что вслед за Хеллу с откоса посыплются все новые и новые Дети льда. И только один, предупреждая такое, с расставленными сильными ногами, нисколько не кривыми, в росомашьей голубоватой шкуре на плечах, пригнувшись, сделал шаг навстречу охотнику. Он произнес несколько птичьих слов, и молодая красивая у ног Хеллу вздрогнула.

Правда, чужой не сделал второго шага.

Помешал пещерный медведь, который, сопя, вдруг вылез из-за крупных камней – сердитый, с взъерошенным загривком. Такой никому не дает житья. Он давит зверей, зорит птичьи гнезда, свитые с упорством. Теперь вылез из-за камней и кустов, близоруко удивился. Выпуклый лоб, над глазами толстая кость, длинные челюсти, как кривые клещи. Шел, незваный, сосать сладкие растения у входа в пещеру, щурился, чесал грязный бок. Нравились ему злаки, выращиваемые старым Тофнахтом на клочке земли рядом с пещерой.