Владимир Кевхишвили - Сны товарища Сталина

Весна 1899 г., Тифлис.

Сосо Джугашвили перекрестился, толкнул дверь и осторожно вошёл в церковь. В храме царил полумрак, пахло сыростью и вековой пылью. Людей не было, только одинокий священник в черной рясе стоял у аналоя.

«Хорошо, что никого нет», – подумал Сосо и робко побрёл в сторону священника. Лицо святого отца было скрыто капюшоном.

«Монах что ли?», – Сосо остановился и чихнул. Священник обернулся и посмотрел на Сосо.

– Я… Я хочу исповедоваться, – пробормотал Сосо, с трудом сдерживая дрожь в голосе.

Священник достал массивную книгу и водрузил её на аналой. Затем он сложил руки в замок на животе. Сосо успел разглядеть на мизинце святого отца большой чёрный перстень, который загадочно блеснул в полумраке.

– Слушаю тебя, сын мой, – священник наклонил голову.

– Согрешил я, батюшка, – жалобно начал Сосо. – Читал запрещённую литературу… Гюго, Спинозу, Дарвина…

– Блаженны алчущие и жаждущие правды! – не поднимая головы, каким-то странным замогильным голосом произнёс святой отец.

Сосо продолжил, изредка запинаясь:

– Нарушал режим семинарии… Дерзил отцам-наставникам, преподавателям, пастырям Божьим…

– Слепые вожди, слепых ведущие! – холодно и резко сказал священник. – Налагают на народ бремена непосильные, а сами и пальцем не пошевелят! Обещают царство Божье на небесах, а сами на земле предаются беззаконию и несправедливости… Не слушай их! Скоро они сами упадут в яму, которую роют другим.

Сосо кивнул и со вздохом продолжил исповедь:

– Ещё согрешил: осуждал власть, правительство… Ненавидел богачей, помещиков и капиталистов…

Святой отец внушительно поднял вверх указательный палец:

– Горе вам, богатые! Вы уже получили утешение своё. Труднее верблюду пройти в игольное ушко, чем богатому войти в царство Божие!

Сосо с удивлением посмотрел на странного священника.

– Продолжай, сын мой.

– Мечтал о свободе, равенстве и братстве для людей, о… о революции… Прости, святой отец!

– Не мир я вам принёс, но меч! – громовым голосом прокричал священник. – Огонь я пришёл низвесть на землю, и как я жажду, чтобы он скорей возгорелся!

– Так что же… – сбитый с толку Сосо почесал затылок.

– Есть ещё «грехи»?

– Вроде нет.

– Как зовут тебя?

– Иосиф.

– На колени!

Сосо опустился на колени, странный священник возложил ему руки на голову.

– Отныне называться будешь Кобой, ибо свергнешь власть мошенников, и на тебе построю Я царство своё. И враги не одолеют его никогда! Аминь.

Сосо встал и поцеловал массивную книгу, на которой было написано «Капитал». Затем он поцеловал лежащую рядом бронзовую пентаграмму, после чего священник протянул ему руку. Сосо коснулся её губами и почувствовал, как чёрный перстень вдруг обжёг его ледяным пламенем. Сосо закричал от боли и открыл глаза.

Светало. В окошко маленькой комнаты общежития семинарии уже заглядывало утреннее солнце.

Сосо посмотрел вокруг. На соседней койке лежал его друг Вано, который тоже проснулся и недоуменно таращился на Сосо.

– Что с тобой, Иосиф?

– Ничего, – Сосо протёр глаза и стал одеваться.

– Ты помнишь, что сегодня экзамен?

– Я не пойду.

– Ты что? У тебя и так много замечаний.

– Плевать…

– Смотри, Иосиф, как бы тебя не отчислили!

– Вожди слепые не научат свету, – Сосо взял картуз и быстро вышел на улицу.

Январь 1904 г., Иркутская губерния, с. Новая Уда.

Коба сидел за столом в старой грязной избе и тупо смотрел в запотевшее окно. Непрестанно выл ледяной ветер, раскачивая из стороны в сторону заснеженные сосны.

«Однако, это не пальмы солнечного Батума», – подумал Коба и потёр замерзшие руки.

«Почему я здесь? Что я делаю в этой проклятой дыре? Свобода, равенство, братство… Тьфу! Для кого? Для этих тёмных, забитых, неблагодарных людей? Которые сами на тебя и донесут охранке… Предатели! Стукачи! Иуды!»

У крыльца послышался скрип саней, какая-то повозка остановилась возле дома. Через мгновение отворилась дверь, и в комнату с трудом протиснулся жандармский офицер, закутанный в тулуп.

– Посылка Иосифу Джугашвили!

– Какая ещё посылка? – Коба с презрением посмотрел на жандарма. – От кого? Откуда?

– Из заграницы. Кажется, из Швейцарии.

– Бред какой-то. – Коба расписался, взял посылку и стал читать непонятные иностранные буквы. Жандарм почему-то не уходил.

– Пошёл вон! – раздражённо рявкнул на него Коба.

– Так ты благодаришь своего благодетеля? – голос жандарма почему-то показался ему знакомым. Коба снова взглянул на полицейского. Лицо жандарма было скрыто поднятым воротником тулупа, руки сложены на животе в замок, на мизинце сверкал чёрный перстень.

– Святой отец? – Коба даже привстал от удивления.

– Ну, положим, не святой, и никакой не отец…

– Как… как вы здесь оказались?

– К тебе приехал… Что, Коба, хандра замучила?

– Наша борьба напрасна. Царизм – это машина, машина подавления…

– А кто говорил, что будет легко? «Ходите тесными вратами»… Помнишь?

Коба отрицательно покачал головой.

– Плохо тебя учили в семинарии! «Блаженны изгнанные за правду… Вас мир ненавидит, а Меня возненавидел прежде»… Помнишь?

– Т-товарищ Христос? Иисус Иосифович? – Коба бросился на колени перед жандармом и припал к его руке.

– Это всё ваши человеческие имена. – Жандарм поморщился. – Зови Меня просто – Владыка.

– Да, да, Владыка! Но что же теперь будет?

– Претерпевший до конца спасётся. Последние станут первыми…

– Но когда это случится? Когда?

– О часе неизвестно даже Мне. Крепись и бодрствуй! Ты приглашён на Пир.

– Но как я попаду туда?

– Просите и дано вам будет, стучите и отворят вам!

Жандарм освободил свою руку из цепких объятий Кобы, театральным жестом отдал честь, развернулся, открыл дверь и вышел из дома. Дверь заскрипела и тяжело хлопнула.

Коба открыл глаза.

– А вот и мы! Коба, принимай гостей! – Товарищи по ссылке пришли навестить его и принесли какую-то еду.

Коба непонимающе смотрел на них.

– Коба, ты здоров?

Коба медленно поднялся с кровати и набросил пальто.