Владилен Елеонский - Испытатель. Шпион товарища Сталина

© Владилен Елеонский, 2016

ISBN 978-5-4483-0452-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мой отец находился под административным надзором, как бывший сельский священник. Впрочем, заниматься пасекой надзор не запрещал. Отец гнал новому пролетарскому государству первоклассный липовый мёд на зависть председателю местного колхоза.

Зависть председателя была белой, поскольку производство мёда колхоз не интересовало. Первостепенная его задача состояла в том, чтобы морозоустойчивая пшеница повышенной урожайности непрерывным потоком бурно текла в бездонные закрома Родины на благо родной Рабоче-крестьянской Красной армии.

Отцовский мёд выручил, он стал, можно сказать, палочкой-выручалочкой, когда наш куратор из НКГБ Геннадий Лобок, над фамилией которого, кажется, посмеивался сам товарищ Сталин, застукал меня в уютном тёмном углу с лаборанткой Верой, которая оказалась первоклассным специалистом не только в области тестирования поршневых двигателей.

Наверное, я был привлекательный мужчина. С волнистой шевелюрой, тёплым взглядом серых глаз, подтянутый, интеллигентный, такой весь из себя бодрячок с вечной обаятельной широкой белозубой улыбкой на чётко очерченных устах.

Одним словом, лётчик-испытатель, и этим всё сказано. Как видно, мечта любой женщины!

Однако, как и Вера, я был полностью, или почти полностью, поглощён работой. Целыми днями я пропадал то в небе, то в конструкторском бюро, то в рабочем цеху, вместе с инженерами терпеливо объясняя рабочим, какую особенность конструкции самолёта им не удалось в полной мере воспроизвести по чертежам.

Не знаю, чем, в конечном счете, она, ядрёная глазастая брюнетка из сибирской глубинки, завлекла меня в свои сети, может быть, смешными нейлоновыми чулками, которые я раньше никогда не видел, кстати, чрезвычайно удобными именно для проведения тех скоротечных встреч, которым нам приходилось изредка предаваться.

Надо сказать, что в то замечательное и кому-то сейчас очень далёкое время американские нейлоновые чулки были страшнейшим дефицитом. В самих США они едва-едва появились, поэтому у нас их носили лишь любовницы наркомов, да и то не все.

Остальные советские женщины лишь после войны, точнее, в середине пятидесятых годов прошлого столетия, смогли испробовать нейлоновое чудо лёгкой промышленности, превращавшее практически любые женские ноги в ножки богинь.

Бесполезно было объяснять Лобку, что моя жена давно ушла к рыжему здоровяку-интенданту, благоразумно променяв тоскливое ожидание мужа из его нескончаемых испытательных полётов на полноценную половую жизнь на приятных китайских шёлковых простынях и еженедельные театральные походы, каждый из которых захватывает воображение предстоящим выходом в свет в новом сногсшибательном наряде.

Тем более бесполезно было рассказывать об отсутствии какой-либо полноценной личной жизни у несчастной Верочки, которая работала в своей лаборатории день и ночь, как ломовая лошадь, причём не где-нибудь, а на ответственейшей апробации макетов французских и американских двигателей, которые планировалось кардинально улучшить под потребности новейших советских истребителей.

Муж Веры, худющий, как трость, очкарик-архитектор, ушёл к балерине. Прежде чем хлопнуть дверью, он фальцетом выкрикнул в дверной проём коммунальной квартиры, что ему не интересна жена, сутками пропадающая на работе и приползающая, наконец, домой в таком виде, который не доставляет никакого эстетического наслаждения.

Правда, Лобок не требовал никаких объяснений. Он просто взял меня «на карандаш».

Нельзя, заниматься посторонними вещами на рабочем месте. Никто не спорит!

Великолепные цветные плакаты (сколько же средств на них угробили!) сочно изображали колоритную работницу в алой косынке, которая, строго нахмурив брови и подняв вверх указательный палец, с леденящим душу видом строго предупреждала: «Враг коварен, будь начеку!» Они были щедро развешаны везде, даже, кажется, над очками в просторной заводской уборной и, конечно же, в цеху перед токарными станками, а также во всех тёмных углах секретной лаборатории Веры.

Я всегда был глубоко убеждён, что в бездушных правилах скрывается Инструкция Зазеркалья, так я её мысленно прозвал. Она гласит: «Внимательно читай, но поступай сообразно обстановке, зачастую в точности наоборот». Если запретов слишком много, а невмоготу, то любой здравомыслящий человек пойдёт по пути нарушения запретов.

Однако, судя по всему, мы с Верочкой превысили лимит терпения не только правил, но и антиправил. Надо было видеть лицо Лобка в тот трепетный момент!

Обычно взмокший, добрый и красный, Лобок стоял сухой, строгий и серый. Он смотрел на нашу с Верой сцену так, словно видел её с трибуны Мавзолея на Красной площади во время очередного феерического парада физкультурников и физкультурниц с умопомрачительными гимнастическими фигурами на движущихся помостах.

Мы с Верой сделали вид, что ничего такого не происходит, – естественный рабочий процесс апробации. Лобок шумно выдохнул, демонстративно пометил что-то в своём внушительном потёртом планшете и двинулся дальше, – искать в заводских джунглях следующих жертв.

Мудрая Вера звонко рассмеялась только после того, как мы закончили. Прощаясь, Вера подарила мне ядрёный, как она сама, каштановый орех. Видимо, для того, чтобы сгладить шероховатость, возникшую на свидании.

– Не знаю, почему, Валера, но я чувствую, что этот орех принесёт тебе удачу. Береги его, бельчонок. Слушай меня, мой прадед был шаманом!

Нет худа без добра. Я познакомился с самим Лобком, смешную фамилию которого руководство нашего секретного московского завода номер один произносило не иначе, как шёпотом, с придыханием и многозначительным закатыванием глаз вверх, словно Лобок был не обыкновенным куратором завода от органов, а его небесным ангелом-хранителем.

По крайней мере, все знали, что в Кремле куратор бывал часто, чуть ли не каждую неделю. Он докладывал о ходе работ по доводке нашего новейшего истребителя И-180 не кому-нибудь, а лично товарищу Сталину.

Проект И-180 по замыслу вождя должен был утереть нос хвалёному германскому Мессершмитту. Вроде бы всё к тому шло, но, как всегда, бочку мёда испортила чайная ложка дёгтя – досадные проблемы с двигателями преследовали нашу советскую авиационную промышленность до самого её конца.