Владилен Елеонский - Испытатель. Шпион товарища Сталина

О, мир! Холодные и бесстрастные существа делают карьеру и живут. Горячие сердца гибнут, отравленные ядом иллюзии.

В конце концов, я проявил характер, взял и не приехал на очередное свидание, – мы собирались прокатиться по живописным пригородам Берлина. Я решил, что всё, с меня хватит! Однако она вдруг сама приехала ко мне в особняк.

За окном незаметно опускался светлый июньский вечер. Гельмут давно ушёл домой, мы были одни, и Хелен, как видно, была готова на всё.

Ни слова не сказав, она вошла в мою спальню и стала раздеваться, но я остановил её.

– Нет, Хелен, так не пойдёт. Нам не нужна глупая интрижка. Нам нужна полноценная семья, и я придумаю, как остаться в Германии.

Хелен стояла передо мной в настежь распахнутой блузе, расстёгнутой до предела сморщившейся на бёдрах юбке и, с изумлением глядя на меня, растерянно хлопала своими длинными пушистыми ресницами. Кажется, она не верила. что такое бывает. Мне даже показалось, что её женское самолюбие было немного уязвлено, однако в тот вечер я остался непреклонным.

В российском посольстве в Берлине у меня был приятель, мы давно делились друг с другом самым сокровенным. Виталия Сорокина я знал с тридцать седьмого года ещё по Китаю. Тогда я был рядовым лётчиком-истребителем, а он – рядовым помощником военного атташе.

Прибыв в посольство к Сорокину, я поведал ему свою историю.

– Виталий, смотри, может сложиться великолепная семья – советский лётчик и германская лётчица, но проклятый контракт, вернее, срок его окончания, перекрывает всё, как бронированный шлагбаум!

Виталий, как всегда, знал больше меня. Он посоветовал в самый последний день разбить что-нибудь. Да, взять и разбить, как фарфоровую чашку с чаем.

Начнётся служебное расследование, и меня задержат в Германии. Виталий обещал устроить всё так, что советская сторона не будет возражать против задержания лётчика Шаталова, то есть меня, до окончания служебной проверки.

– Начаться-то она начнётся, но вряд ли успеет закончиться до того, как грянут судьбоносные события мирового значения.

С этими словами Виталий как-то странно посмотрел на меня, но я тогда понял его неправильно, потому что он вдруг оглушительно захохотал, а затем сказал сквозь продолжающиеся приступы жизнерадостного смеха:

– Тогда ты сможешь лечь, наконец, со своей Королевой в законную супружескую постель, как счастливый глава нового интернационального семейства!

Однако, как сказал Виталий, он сможет убедить Москву смириться с моей задержкой в Берлине лишь при одном условии, – я должен сфотографировать все накопленные документы, в частности, свои отчёты о работе на заводе в Аугсбурге, и передать ему.

Близилось седьмое июня – срок окончания контракта. В этот день должен был состояться демонстрационный полёт – показательный воздушный бой между Мессершмиттами. С санкции Геринга серийный Мессершмитт было доверено пилотировать Рупперту Гофману, а экспериментальный – мне.

Герман Геринг обещал присутствовать. Вот когда я понял, что седьмое июня тысяча девятьсот сорок первого года – мой судьбоносный день.

1

Любой лётчик-испытатель знает удивительные свойства шила, не известные ни плотнику, ни сапожнику. Шило можно вставить в хвостовое оперение самолёта таким образом, что в момент резкого манёвра оно заклинит тяги, и машина потеряет управление.

Дальше воля случая, которая не пугает испытателя, – она является его родной стихией. Никакая экспертиза при всём желании не сможет на все сто процентов установить истинные причины аварии, а версии опытных специалистов, знакомых, в том числе с удивительными свойствами простого сапожного шила, доказательством в суде не являются.

Подготовка к демонстрационному полёту шла полным ходом, и вдруг неподражаемая Урсула сообщила мне, что есть такой куратор из гестапо по имени Эрих Нобль, противный субъект себе на уме, он роет под меня, как крот, грызёт подо мной, как моль. Нобль, видите ли, желает устроить грандиозную провокацию, но зачем она ему потребовалась, ей неизвестно.

– Дорогая Урсула, откуда ты узнала?

– Не спрашивайте, герр майор! Он ухаживает за мной, а я, я… В общем, не спрашивайте!

В довершение ко всему девушка разрыдалась у меня на груди. Я был в таком смятении, какое бывает у лётчика в кабине самолёта на взлёте в сплошной туман, когда видимость нулевая, а все приборы ориентации в пространстве, как назло, вышли из строя.

После памятной вечеринки с ковбойским родео на мустанге, в роли которого неожиданно оказался уважаемый Мессершмитт, Урсула сильно изменилась. Надо было быть крупным идиотом, чтобы не понять, что девушка влюбилась, и надо было быть полным дураком, чтобы не увидеть, в кого.

Милая Урсула, птичка певчая. Однако что я, интересно, мог сделать?

Все мои помыслы поглотила другая девушка. Дело не в том, что кто-то лучше, а кто-то хуже.

Искренность Урсулы, её чуткость, внимательность ко мне, самоотверженность в исполнении служебных обязанностей не переставали меня восхищать каждый день нашей совместной работы. Если я садился в самолёт, то знал, что не будет никаких недоразумений, вроде того, что масло решило испариться не вовремя, стекло в кабине подумало, что ему гораздо удобнее оставаться грязным, а новый трос элерона вдруг закапризничал, как ребёнок.

Было очень приятно, когда Урсула без слов угадывала мои маленькие желания, – забирала перчатки, подавала полотенце, подносила термос с кофе или напёрсточек коньяка. Такой великолепный кофе получался только у пташки по имени Урсула, и такой вкусный коньяк ловко плескала в напёрсток именно Урсула, милая птичка в клетке авиационного ангара, тонкий голосок и чуткость которой творили настоящие чудеса.

Долгие взгляды Урсулы я неизменно оставлял без внимания и говорил только о работе. Теперь же, когда она, рыдая, сообщила мне об интригах Нобля против меня, я окончательно понял, что, седьмое июня, без всяких шуток, мой судьбоносный день. Прости меня, дорогая Урсула, но я люблю Хелен.

Нобль хочет моего тела, он его получит, а Сорокин вызволит. Главное, я останусь в Германии после окончания срока контракта и смогу решить свой личный вопрос.

Кстати, я добросовестно сфотографировал все свои наблюдения по Мессершмитту и вообще всей работе на германском авиазаводе на плёнку. Её вместе с портативным фотоаппаратом любезно предоставил Сорокин.

Я зашил крошечную кассету с готовой плёнкой в игрушечный башмачок гнома, который успел сшить в часы своего досуга, и передал его Сорокину, чтобы он передал игрушечный башмак с курьером в Москву для вручения в качестве подарка моей племяннице, у неё в июне как раз день рождения. Понятно, что кассета с плёнкой, будучи вовремя вынутой из башмачка, двинется по другому московскому адресу.