Александр Жорницкий - Бомба для ведущего (Антиоружие)

Три дня промчались ракетой, Саша успел билет купить, а на остальное ни времени, ни денег не хватило, пришлось бежать к Ире согласно договоренности. Она говорила по телефону, и он не стал отвлекать ее – тихонько присел в кресло. Ира не заметила его и продолжала серьезный разговор:

– Там, в Крыму, Жана говорила в мобилку: «Наши исследования дали экстра-класс – результаты, я понимаю и знаю, что девицы-лаборанты думают постоянно о хороших сигаретах, красном вине и богатых мужчинах, иногда ошибаются, как правило, в сторону ухудшения. В данном случае они совпадают с вашими показателями, в чем тебя и поздравляю. Кстати, гонорары увеличены на пятьдесят процентов, заказ сделан на целый год с правом продления договора еще на год».

Ира говорила без эмоций, но с явной ехидцей в голосе: «Дорогая Жана, рада успешным исследованиям, но не разделяю полностью твой восторг, донор весьма капризный и в любую минуту может сорвать все наши планы, приезжай, а сейчас бегу к шефу, срочно вызывает, пока».

Она заметила Сашу, подбежала и уселась в свободное кресло напротив.

– Ирен, надеюсь, результаты исследований в пределах указанных норм?

– Без сомнений.

– В таком случае хотел бы получить обещанный аванс.

– Без проблем, но с условием…

– Каким?

– Ты со мной должен сегодня поужинать, я много заработала благодаря тебе и ставлю магарыч.

– Не могу, работаю вечером с шефом, в следующий мой приход.

Она сняла трубку внутренней связи:

– Принесите донору «Эксклюзив» гонорар. Высокая блондинка с бесцветными глазами вошла в кабинет и, улыбаясь, положила перед Сашей увесистую пачку долларов, пластиковую карточку «Голд» и денежную ведомость. Он стал искать свою фамилию в ведомости, но там ее не оказалось, догадался поставить подпись против клички «Эксклюзив». Не пересчитывая, положил деньги в карман джинсов и, заметив одобрительную улыбку Иры, поднялся. Уже усевшись в безлюдном трамвае, потрогал правый карман с деньгами и закрыл глаза. Теперь более трех тысяч долларов отправит сестре, рассчитается с арабом и Ирой, купит подарки домой, сувениры в Израиль, остальное возьмет с собой. На остановке у метро выскочил и нырнул в прохладу подземелья, там быстро вошел в вагон остановившегося электропоезда и вскоре добрался до общежития, в свою небольшую, но уютную комнату, уселся за компьютер, нашел нужную страницу рукописи диссертации и начал печатать, не заглядывая в черновик. Мысли формировались быстро и точно, словно неведомо откуда кто-то их диктовал, вводил в мозг в нужном научном стиле и он не успевал их записывать, а записав, удивлялся точности изложения и новизне идей. Однако твердо знал что через несколько дней он найдет в этом тексте неточности, упущения, ошибки, а после прочтения шефом их окажется гораздо больше. Саша знал: накопившуюся в полушариях в определенном количестве творческую энергию следует немедленно потратить. Ему казалось, множество микроантенн мозга усиленно ловит из космоса энергию интеллектуальных мыслей, превращающихся в слова и предложения, но сама она там не возникает, а, возможно, накапливается из интеллектуальной энергии ушедших из жизни людей Земли или других планет. В эти минуты его мысли ушли далеко от диссертации, думал он о возможном когда-то сборе такой энергии для использования на Земле на благо людям. «Но сначала, – подумал он, – нужно решить вопрос приема биоэнергии растущих и размножающихся клеток или микробов и простейших». Саша усмехнулся своей фантастической идее, но, шутя, изложил ее шефу.

– Сашко, – так нередко называл его шеф, – гениальность тоже шизофрении. Так считают многие, а если ты немножко шизик и к тебе приходят иногда незаурядные мысли, значит, у тебя что-то есть и это надо использовать на благо. Коль оно отсутствует, как в обычной железной руде очень редкие металлы, то, сколько бы ты не клепал и не плавил руду, ничего нового не найдешь. При наличии таланта труд – только вспомогательная сила, а не решающая, его количество не имеет знака ровности даже с мельчайшей силой таланта.

– Почему так часто подчеркивают: ученый труженик.

– Думаю, имеют в виду массу его творчества.

– Но не талант?

– Разумеется. Талантливые поэты не сочиняют стихи, они их только записывают, внезапно пришедших в голову, уйма обычных стихов, рожденных длительным подбором рифм, мало кто их читает.

Саша вспомнил диссертационный зал библиотеки имени Ленина в Москве, где просмотрел сотни докторских диссертаций, добротно сделанных и со вкусом оформленных, но при полном отсутствии глубоких научных мыслей новизны и колоссальном обилии научных опытов и исследований. Их авторы действительно труженики, а их защита всегда за редким исключением представляла самодеятельные спектакли, где оппоненты чуть ли не хлопали им в ладоши и кричали «Браво!». Шеф только улыбался, слушая Сашу. Он очень требовательно относился к своим диссертантам, которые, зная об этом, старались вовсю. Саша прикинул: через два-три дня он начнет печатать диссертацию на чистовик, для этих целей приготовил финскую бумагу и занял очередь к переплетчику, профессия которого стала дефицитной. Он теперь меньше думал о ней, больше его занимала новая идея сбора энергии делящихся клеток. Шеф эту тему утвердил на ученом совете без особых прений, хотя завистники шептались: «Все мало ему: двадцать кандидатов, пять докторов, шесть монографий, пятнадцать научных и двадцать научно-популярных книг, не считая статей и прочее… Нобеля, наверное, захотел… Ну-ну, посмотрим!» Они же, почетные ветераны, кроме методических разработок, ничего не имели, но на всех собраниях и конференциях сидели в президиуме, а в остальное время их творчество составляли письма на «верх» о недостатках и «злоупотреблениях». Алексей Иванович прекрасно знал обстановку в институте и старался не давать им лишних поводов для телег. Беря в докторантуру двадцативосьмилетнего и. о. доцента Сашу Кузыка, понимал непривычность и необычность поступка, вызвав подозрения в личной заинтересованности. Шеф уважал многие тенденции сельского менталитета, особенно порядочность, ценившаяся всегда в селе превыше всего, где все друг друга знают, от прапрадедушек и прапрабабушек, а потому, оценивая кого-либо, незыблемо учитывали родословную. Он помнит, когда собирался жениться на своей землячке Лиде, первый вопрос родителей был: «Из каких она людей: тарнавских или березовских?»

Убедившись, что из тарнавских, родители дали благословение. Зная о возможном обвинении в родственных связях с докторантом, шеф на всякий случай расспросил отца о Кузыках, который сообщил:

– Кузыки одни из первых основателей села, селяне-умельцы, первые наши трактористы, шоферы, инженеры из их рода, очень способные и человечные, пьяницы и прочие негодники у них не водились, а родичей наших там нет. Тема злоупотреблений шефа после соответствующих проверок не увенчалась успехом, и при Советах его обвинили в украинском буржуазном национализме, ведь среди всех его кандидатов и докторов наук ни одного русского не оказалось: все украинцы и один даже еврей затесался под видом украинца. Когда Украина приобрела независимость, его обвинили в русофилии, среди его учеников якобы большинство русских и евреев, а. кроме того, он ярый коммунист. Алексей Иванович как-то принес копии двух писем разных авторов с идентичным содержанием и, читая их, смеялся до слез. Он прекрасно знал авторов этих писем, бросающих при защите его учеников черные шары и первыми прибегающих поздравить с удачной защитой.