Алексей Резник - Стеклянная любовь. Книга 1

Оно спустилось прямо с неба, и хотя трудно было бы придумать что-либо более ужасное, Дед Мороз имел теперь полное представление о размерах и характере нависшей над ним и над внучкой угрозы. Осталось одно – найти выход: «Это небесная ладья Василисков для транспортировки украденных человеческих душ в их далекую темную Бездну… Но ведь я-то еще живой, и внучка моя живая!.. Здесь вы, ребята, промашку дали, серьезную промашку!.. И я вас за это постараюсь наказать!.. И – накажу!..». У него появилась уверенность, что спасительный выход будет обязательно найден…

Бригада студентов-практикантов исторического факультета Рабаульского Государственного Университета уже пятый день подряд с фанатичным упорством при помощи туповатых штыковых лопат вгрызалась в могильный курган эпохи бронзового века, насыпанный на высоком берегу одной из крупнейших водных артерий Евразии примерно три тысячи лет назад. В безоблачной голубизне июльского солнца немилосердно палило жаркое солнце, выгоняя из работающих на износ студентов литры пота. При полном безветрии высоко поднимаемая лопатами древняя холодная пыль к концу рабочего дня покрывала полуобнаженные юные тела студентов толстым слоем грязи, и они начинали немного напоминать симпатичных чертей и чертовок. Другими словами, в описываемый нами день работать было тяжело и неприятно из-за невыносимого палящего зноя и постоянно испытываемой студентами сильной жажды. По недосмотру ли завхоза или по причине поломки экспедиционного автомобиля где-нибудь на какой-нибудь глухой проселочной дороге питьевую воду на курган номер четыре в этот день не привезли. Время приближалось к обеду, и производительность труда, равно как и настроение, заметно упали.

Два волонтера-добровольца, приписанные к четвертой бригаде практикантов-археологов – известный рабаульский скульптор-анималист Юрий Хаймангулов и студент четвертого курса философского факультета рабаульского университета Вячеслав Богатуров, в силу своего волонтерского статуса не стесненные жесткими рамками практикантской дисциплины, бросили лопаты на бруствер и отошли посидеть отдохнуть в блеклой тени чахлого куста дикого шиповника, одиноко росшего неподалеку от раскапываемого кургана.

Полноватый, розовощекий, принадлежавший к числу тех счастливых человеческих типов, про которых принято говорить «кровь с молоком», и, к тому же кудрявый как купидон, скульптор Хаймангулов с видимым наслаждением повалился на полувыгоревшую траву под шиповниковым кустом, широко раскинув в стороны руки:

– О-о-й, не могу-у!!! – с нескрываемым негодованием выдохнул он. – Время двенадцать уже скоро, а Васильич, чудила, обещал в десять квас привезти – до сих пор везет! Пить хочу – не могу!

Худощавый и потому более выносливый, и сдержанный Богатуров, жующий сухую былинку, лишь невнятно хмыкнул и неопределенно усмехнулся эмоциональным словам Хаймангулова.

А Юра, поднял кудрявую голову и с каким-то непонятным остервенением в глазах посмотрев на возившихся среди земляных куч развороченного кургана студентов, вдруг с неожиданной желчью в голосе заявил:

– Ничего святого, если разобраться, нет в наших, блин, археологах! Лежали себе и лежали люди, нет, надо их было трогать! И как Блюмакин ничего не боится! – имея в виду заведующего кафедрой археологии доктора исторических наук Игоря Сергеевича Блюмакина, как бы между прочим, возмутился Хаймангулов и совершенно неожиданно, и совсем некстати добавил: – Если Васильич до обеда квас не привезет, вечерним автобусом уеду в Рабаул!

Слава Богатуров не выдержал и, вынув былинку изо рта, весело рассмеялся.

– А ничего смешного, Слава, не вижу, ничего смешного! – сварливо заметил Юра. – В прошлом году, когда с Рябцевым сюда ездили, хоть про него и говорят, что он в «дурдоме» лежал, но таких провалов с водой, со жратвой, с организацией выезда мыться на реку, как сейчас, не было! А я здесь жарюсь вторую неделю и ни хрена, заметь, еще путного не выкопали – зачем из мастерской сорвался?! Сам не знаю!!

– Да я, наверное, тоже! – перестал смеяться помрачневший Богатуров. – Пару-тройку деньков еще пороюсь здесь с остальными и к матери, наверное, съезжу – по хозяйству помочь надо. Вчера письмо получил – жалуется на жизнь: непруха какая-то поперла в нашей деревне!..

– У кого сейчас пруха?! – согласился с приятелем Юра, но, однако, спросил: – А в деканате как отчитываться будешь – на курсовую-то набрал материалу?

– А-а-а! – Слава неопределенно махнул рукой. – Набрал – не набрал, отметился на раскопках – и ладно. Сам-то подумай: что человек, пишущий курсовую по философии, может выкопать из могильного кургана бронзового века?

– А зачем тогда сюда поехал?

– А чтобы на «философскую практику» не поехать – уж лучше – на «археологичку»! Вот я и сочинил еще в мае заявление в деканат – Бобров подписал и «дело в шляпе» – в горы Средней Азии и в таежные районы Дальнего Востока на поиски современных отшельников я не поехал, как это было вынуждено сделать подавляющее большинство моих однокурсников.

– А тема курсовой-то как звучит, интересно? – озадаченно спросил Юра.

– «Некоторые аспекты актуальных проблем философии сквозь призму материальных достижений человечества в эпоху бронзового века»!

– Мудрено! – с уважением присвистнул Юра.

– Да это мы сами с Бобровым придумали специально, чтобы я летом к матери смог съездить.

– Понятно! – индифферентно произнес Хаймангулов, резко потеряв интерес к разговору, опять приподняв голову и напряженно вглядываясь в раскаленное дрожащее марево воздуха степных далей: – Нет, нету Васильича, нету и не будет, наверное!

– А я сегодня вечером нажрусь! – вдруг с вожделением сказал Слава и окончательно выплюнул надоевшую былинку.

– В честь чего?

– У Задиры – День Рождения сегодня, обещал пару пузырей из города привезти. Ты придешь?

– Нет, спасибо, Славян! – усмехнулся скульптор. – Я свою цистерну выпил уже! Полтора года назад выпил! Да и тебе советую, пока не поздно! Я вот полтора года не пью – жизнь совсем другие и вкус, и цвет приобрела, даже дышаться как-то по другому стало – легче, праздничнее, Славка! Сейчас ты, молодой, понятное дело, не обратишь на мои слова внимания, а когда-нибудь наступит такой момент – вспомнишь меня!

– Смотри-ка, Юрка – кто-то, по моему, едет! – приподнялся на локтях Богатуров, и кивая головой на дальний, скрывавший деревню, пригорок, откуда спускалась ведущая к лагерю археологов грунтовая дорога, на которой появилось облачко пыли и блеснуло ветровое стекло спускавшегося с пригорка автомобиля.

– Неужели – Васильич?! – страшно оживился Юра и резво вскочил на ноги, с надеждой глядя на быстро приближавшуюся машину.