Эмили Мандел - Станция Одиннадцать

– А на юге вообще что-нибудь есть?

Август пожал плечами.

– Побережье. Должно ведь что-то быть между этими местами и Чикаго, как думаешь?

– Может, они ушли в глубь земель.

– Вариант, но они знают, что мы туда никогда не заходим. Они отправились бы туда, если бы только не хотели с нами больше встретиться, а зачем им?.. – Август покачал головой.

– У них девочка, – произнесла Кирстен. – Аннабель.

– Так звали сестру Чарли.

– По местам, – скомандовала дирижер, и Август ушел к остальным струнным.

Что было утрачено во время катастрофы? Почти все, почти все. Однако остается красота. Сумерки в новом мире, постановка «Сна в летнюю ночь» в городке со странным названием Сент-Дебора-на-воде, блеск озера Мичиган вдали. Кирстен в роли Титании с короной из цветов на коротко стриженных волосах; шрам на скуле, почти невидимый при свете свечей. Вокруг Кирстен кружит Саид в смокинге, который она обнаружила в шкафу умершего человека около Ист-Джордана.

– Стой, дерзкая. Иль я тебе не муж?

– Да, я – твоя жена.

Строки пьесы, написанной в 1594 году, когда театры Лондона вновь открыли двери после двух лет чумы. Или, возможно, созданной на год позже, в 1595-м, за год до смерти единственного сына Шекспира. Спустя столетия на далеком континенте Кирстен проходит по сцене в облаке цветной ткани, исполненная злости и любви. На ней свадебное платье, которое она добыла в Нью-Петоски – шифон и шелк с акварельными полосами.

– Чтоб наших игр, – продолжает Кирстен, – ты не нарушил ссорой. – В эти мгновения она чувствует себя как никогда живой. На сцене она ничего не боится. – И ветры, видя, что дудят напрасно, как будто мстя, из моря извлекли губительный туман…

«Несущий смерть» – сноска у слова «губительный» в любимой версии пьесы Кирстен из трех, которыми располагает «Симфония». Шекспир был третьим ребенком, но первым, кто пережил младенчество. Четверо его братьев и сестер умерли еще детьми. Его собственный сын, Хемнет, умер в возрасте одиннадцати лет, оставив свою сестру-двойняшку одну. Чума вновь и вновь закрывала театры, по землям бродила смерть. А сейчас, когда сумерки разгоняют свечами – век электричества начался и подошел к концу, – Титания поворачивается к царю эльфов.

– Луна, владычица морских приливов, бледна от гнева, увлажняет воздух, и множатся простудные болезни.

Титания говорит словно сама с собой, позабыв про Оберона. Голос разносится над притихшими зрителями, над струнной группой оркестра, что ждет сигнала слева от сцены.

– От этого разлада поры года смешались.

Все три повозки «Дорожной симфонии» подписаны ее названием, белыми буквами по обеим сторонам каждой, но на ведущей значится еще одна строка: «Потому что выживания недостаточно».

Зрители поднялись, продолжая аплодировать. Кирстен пребывала в некой отрешенности, которая всегда охватывала ее в конце представления, словно взлетаешь высоко в воздух и никак не приземлишься полностью, потому что душа еще рвется из груди. Мужчина в первом ряду прослезился. А человек во втором ряду – его Кирстен заметила ранее, он единственный, кто сидел на стуле, который женщина принесла с заправки – поднялся и вскинул руки вверх, пробираясь вперед. Хлопки стихли.

– Люди мои, – произнес мужчина. – Прошу, сядьте.

Лет тридцати, высокий, со светлыми волосами до плеч и бородой, он перешагнул через полукруг из свечей и встал рядом с актерами. Собака, лежавшая у сцены, как по команде села.

– Что за услада, – продолжил мужчина. – Что за чудесное зрелище.

Его лицо показалось Кирстен знакомым, но она не могла его вспомнить. Саид хмурился.

– Спасибо, – обратился мужчина к актерам и музыкантам. – Позвольте нам поблагодарить «Дорожную симфонию» за столь прекрасный отдых от ежедневных забот.

Он улыбался. По знаку зрители вновь захлопали, но уже не так громко.

– Это дар свыше, – проговорил он и поднял руки.

Аплодисменты тут же прекратились. Пророк.

– Это дар свыше, что сегодня среди нас музыканты и актеры.

Что-то в его голосе вызвало у Кирстен желание убежать, словно за каждым словом скрывалась ловушка.

– Мы благословенны во многом и превыше всего в том, что сегодня мы живы. Мы должны спросить себя – почему? Почему нас пощадили?

Он умолк, обводя взглядом труппу и собравшихся зрителей.

– Я полагаю, – продолжил пророк, – что все, происходившее когда-либо на этой земле, случается не без причины.

Дирижер стояла у струнных, сжав руки за спиной и не шевелилась.

– Братья мои, ранее этим днем я размышлял о гриппе, о великой пандемии, и позвольте задать вам вопрос. Задумывались ли вы о совершенстве вируса?

Раздались изумленные вздохи и бормотание, однако пророк поднял руку и люди стихли.

– Задумайтесь… те, кто помнит мир до грузинского гриппа, задумайтесь о болезнях, предшествовавших ему, о легких вспышках, от которых нас прививали с детства, о гриппах прошлого. В тысяча девятьсот восемнадцатом случилась эпидемия, народ мой, и здесь все очевидно – сие было божественной карой за грязь и резню Первой мировой войны. Но после, на протяжении десятилетий? Грипп, хотя и возвращался каждый год, был слаб и уносил жизни лишь самых старых и самых юных. А затем возник вирус, безжалостный, как ангел мщения, бактерия, уничтожившая населения павшего мира на… на сколько? К тому времени уже не осталось специалистов по статистике, ангелы мои, но можем ли мы сказать, что на девяносто девять целых и девяносто девять десятых? Из каждых двухсот пятидесяти или трехсот человек остался один? Я считаю, мои дорогие, что столь смертоносная сила может быть лишь божественной. Ведь все мы читали о подобном очищении земли, верно?

Кирстен переглянулась с Дитером через сцену. В постановке он исполнял роль Тезея. Дитер нервно теребил запонки.

– Грипп – великая чистка, которую мы пережили двадцать лет назад, стал нашим всемирным потопом. Свет, что мы несем в себе, – это ковчег, который держал Ноя и его людей на поверхности страшных вод, и я считаю, что мы были спасены, – пророк все повышал голос, – не только, чтобы нести свет, но чтобы им быть! Нас пощадили, потому что свет – это мы. Мы чисты.

По спине Кирстен стекал пот. А ведь платье уже пованивает, отстраненно заметила она. Когда его в последний раз стирали?.. Пророк продолжал разглагольствовать о вере, свете и судьбе, божественных замыслах, явившихся ему во снах, и приготовлениях, которые люди должны сделать перед концом света, – «поскольку мне во сне открылось, что чума, пришедшая двадцать лет назад, была лишь началом, ангелы мои, лишь избавлением от нечистых. Что прошлогодний мор был прелюдией и грядут еще чистки, множество их…». В конце проповеди он подошел к дирижеру и что-то тихо ей сказал. Она ответила, и пророк отступил со смехом.