Людмила Белаш - Дозор навсегда. Лучшая фантастика 2018 (сборник)

А потом в схватку вступила Арина – и начался настоящий ад…

Теперь случилось внезапное затишье, и даже нетопырь перестал биться в окна. Тишина показалась Леньке пострашнее боя, и он наскоро сквозь пол проверил, что там Гиацинтов.

Темный отходил: чудовищной силы ударом его зашвырнуло в камин, возле которого он еще днем неспешно покуривал с «братом». Огня в камине не было, но он и не понадобился – Аркадия Прохоровича переломало о решетку и каменную кладку, сложило в немыслимую и нелепую фигуру. В той же гостиной находилась Анна, спящая возле матушки на ворсистом ковре. Ленька сквозь Сумрак потянулся к ее сознанию – просыпайся, просыпайся! И Анюта откликнулась, мутным взором обвела комнату и, по всей видимости, решив, что все это – порождение и продолжение сна, послушно поднялась на ноги, послушно пошла к лестнице во второй этаж. «Скорее, скорее!» – мысленно поторапливал ее Ленька, а сам боком, оставляя на полу кровавые следы, подползал поближе к коридору. Наконец в дальнем его конце появилась Аннэт.

Заметив Епанчина, израненного, чумазого от копоти, в дымящейся одежде, она коротко вскрикнула и прижала обе ладони ко рту, будто пытаясь этот вскрик удержать.

– Не пугайтесь, Анна Витольдовна! – попытался улыбнуться Ленька, прекрасно понимая, как ужасна улыбка, когда у тебя одна губа почти оторвана и висит. – Слушайте меня внимательно, не перебивая и веря сразу и всему, что теперь скажу. Вы – не обычный человек, вы – Иная, только пока не можете в силу обстоятельств целиком осознать этого. Иных на белом свете не так много… вам потом все объяснят! Однако даже среди них вы – особенная. И за эту вашу особенность мы – я и… и ваш дядюшка – сражаемся сейчас с другими, которые хотят вас отбить у нас, не дать увезти вас в Санкт-Петербург. Вы меня понимаете?

Бледная, насмерть перепуганная девочка несмело кивнула и сказала:

– Вам необходима помощь! Вы ранены! Я сейчас пошлю за доктором!

– Стойте! Не смейте уходить и думать другие мысли, кроме тех, что я вам сейчас внушаю! – Ленька хотел приподняться на локте, но поскользнулся в натекшей откуда-то луже крови, ударился головой, застонал. – Не перебивайте, прошу вас! В ингерманландских болотах – мне о том ваш дядюшка поведал – целую тысячу лет обитает зверь… ну, пусть по-вашему будет дракон. Это древний маг. Силищи чудовищной! Такой чудовищной, что Иные давным-давно решили не убить его (не смогли бы!), а пойти на сделку: Ингерманландец пребывает в неге и покое сто лет подряд, а после, как оголодает, – ему приводят десять чистых непорочных девушек. А он за это никого следующую сотню лет не трогает… Уж что он там с девственницами делает, я не знаю. И никто не знает! Да только ни одна не вернулась… Вы, Анюта, чисты как раз той особой чистотой. Мы для этого за вами и приехали.

Девочка смотрела на него, распахнув от ужаса глаза.

– Те, кто сейчас хочет ворваться в дом с черного хода, говорят, что пытаются вас спасти, – продолжил Леонид, чутко проверяя первый этаж. – Для чего, для какой цели – неведомо. Они – Темные, они – колдуны, они могут лгать. Ваши кровь и непорочность могут понадобиться им для ужасных ритуалов… А с главного входа с минуты на минуту прибудут… скажем так – мои коллеги. Они защитят вас сейчас, они сумеют справиться. Но после они отвезут вас в Санкт-Петербург – и участь ваша будет предрешена. И сейчас вам непременно надобно решить, в какую сторону вы свернете, когда спуститесь по лестнице вниз. Я пока задержу тех, я сумею, у меня еще осталось последнее средство… Ступайте! Ступайте и сверните в правильную сторону!

– И как же сделать выбор, – трясясь, пролепетала девочка, – ежели и там смерть, и там?

Ленька покачал головой.

– Смерть наверняка – только там, в ингерманландских болотах. И возможно, смерть мучительная, долгая. Но этим вы спасете сотни других невинных душ, которые погибнут, ежели древний маг выползет из своего логова. А здесь же, с черного хода, – возможно, свобода. Возможно, жизнь в ранге Темной колдуньи. Впрочем, я бы не стал на это полагаться… Ступайте! Они почуяли дозорных и теперь ринутся! Я постараюсь их задержать…

И он пополз обратно в комнату, переламывая в руке огрызок графитового карандаша. А она постояла, покачиваясь от страха и слабости, а затем начала спускаться. Ленька Епанчин, подымаясь на ноги, обрастая магической кольчугой и формируя в руке двуручный Меч Света, верил, что Аннэт свернет в правильную сторону.

Не помню, сколько времени простоял на табуретке с веревкой на шее. Наверное, долго. Помню, что по лицу текли слезы и ссадина на подбородке пощипывала. А потом я услышал, как в прихожей щелкнул замок. Он показалось мне выстрелом. И тогда я страшно испугался. А чего испугался – не знаю, но прямо сердце остановилось. Чего можно испугаться, когда уже стоишь с петлей на шее? Синтия не должна была сегодня прийти, но она пришла, словно что-то почувствовала. Потом я до утра рыдал на плече у Синтии, а она меня утешала и говорила, что все наладится, что у меня стресс и что у нее есть прекрасный знакомый врач, доктор Харви, и она завтра же ему позвонит и обязательно меня к нему отведет, и он подберет мне лучшие в мире лекарства…

Синтия сдержала слово – созвонилась с этим Харви и наутро повезла меня в Кембридж. После всего пережитого мне было все равно – я не верил, что какой-то доктор Харви сможет мне помочь.

Харви оказался не совсем доктор – никакого кабинета в Кембридже у него не было, а побеседовать со мной он согласился после работы в местном пабе. И когда через окно я увидел, как молодой рыжий парень пристегивает велосипед у входа в паб, я и подумать не мог, что это тот самый доктор Харви, к которому меня везла Синтия полдня на поезде. О том, что Харви – ее бывший, она призналась уже потом. Да и правильно сделала, иначе я бы постеснялся рассказывать ему о своем состоянии. Они приветливо обнялись, затем Харви предложил мне прогуляться пешком и поговорить.

Мы шли вдоль каналов, а мимо все время проплывали спортивные байдарки, словно торопились на нерест. Сам Харви тоже выглядел спортивно – быстрый, энергичный, высокого роста. Я со своим весом и одышкой снова чувствовал себя лишним в этом мире и думал, что, наверно, зря Синтия сняла меня с табуретки. Сперва мы говорили ни о чем – о погоде, о Лондоне, о Брексите и выборах в Италии.

Мне думалось, что Харви сильно старше меня. Но потом я подумал, что мы ровесники. А потом заметил, что в его хорошо поставленном голосе и красивых энергичных жестах проскакивает чуть больше энергии, увлеченности и интереса ко всему окружающему, чем это принято у настоящих взрослых, даже таких бестолковых, как я. И понял, что доктор Харви – почти мальчишка.