Екатерина Белецкая - Звездный колокол

Первые пять лет после возвращения с Терры-ноль их на серьезные задания не выпускали ни под каким видом – по здоровью. Лечиться пришлось долго и основательно, но они оба этому факту тогда только радовались – больше всего в тот период им хотелось быть дома, с женой и дочерью. Брали всякую рутину, уезжая максимум на месяц, много работали в учебке, набрали стажерскую группу. Десять лет пролетели, как один долгий и счастливый день.

Но после…

Сначала Орбели стала пропадать все чаще и чаще – то она уезжала к родителям, в Девятнадцатый Ти, то вместе с женой Ри, Марией, занималась какой-то странной благотворительностью в мирах первого уровня. Ее чем дальше, тем больше стала затягивать большая политика – игра, от которой оба они старались держаться подальше; игра, в которую против своей воли оказался в свое время втянут Ри; игра, которая безумно нравилась Марии… и Орбели, как выяснилось, тоже. В доме они жили в результате втроем, и, несмотря на то что Маден была совсем еще ребенком, дом буквально расцвел – такого мира, такого покоя он не знал уже очень давно. Для Ита и Скрипача пять лет, проведенные рядом с дочерью, были одними из самых лучших за всю жизнь: они великолепно понимали, кто она такая, и каждый день рядом с ней был для них маленьким чудом. Скрипач как-то сказал, что завидует будущему экипажу, который достанется дочери – к ней будут не просто выходить из Сети. Лететь будут, сломя голову… Надо ли говорить, что они не только не препятствовали занятиям Маден, нет, они потакали ей во всем, в чем было можно и даже в чем нельзя: например, в тринадцать она впервые попала на настоящий рабочий выход (вернулись Леон и Морис) и работала «на подхвате» вместе со взрослыми Встречающими. После этой недели Морис дал ей первое рабочее имя – Солнечная… они радовались втроем, но потом приехала Орбели и недвусмысленно дала понять, что играм пора положить конец. Хорошо хоть, пробыла недолго – после ее отбытия Маден плакала несколько дней. Она никак не ожидала от матери такого унижения, и обида ее была ужасна; душа отказывалась принять совершеннейшую несправедливость и, главное, непонятно откуда идущую черную ненависть.

Потом, когда Маден было шестнадцать, Орбели переселилась к ним вновь – с ее точки зрения, воспитание дочери было запущено, испорчено. Требовалось хорошее образование, а также материнская забота, которой подросшая Маден стала к тому моменту бояться и всячески сторонилась. Она постоянно пропадала у Сони с Владой, Встречающих Леона и Мориса, она уезжала на сходки и лекции в учебный центр, она взяла сложнейший и совершенно ненужный (с точки зрения Орбели, конечно) курс по тонким потокам; она хотела учиться медицине, и ее совсем не прельщала судьба, которую прочила ей мать. Экономикой она заниматься категорически не желала, но Орбели отвезла двадцатилетнюю дочь в Ти, невзирая на все ее протесты, и заставила поступить в престижный дорогой университет – по специальности, которая у Маден вызывала лишь отвращение. Ит и Скрипач возражали, как могли, но переупрямить Орбели представлялось невозможной задачей. Скрипач сам чуть не плакал, вспоминая несчастные глаза дочери во время прощания на терминале.

– Не надо было ей разрешать… – сказал тогда Скрипач.

– Ну, попробуй. Не разреши, – обреченно отозвался Ит.

Впрочем, характер у Маден оказался на поверку ничуть не слабее, чем материнский, в чем они через год получили возможность убедиться.

Влада с Соней, узнавшие, что Орбели силой увезла дочь, переглянулись и начали смеяться. Скрипач тогда спросил – что же в этом смешного? Влада серьезно посмотрела на него и пообещала – увидишь.

– Она редкая девочка, – уверенно произнесла Соня. – Да, Орбели пытается с ней бороться. Но сейчас Орбели лишь ускорила ход этой борьбы. В которой выиграет не она.

– Ты думаешь? – удивился Ит.

– Знаю. – Соня снисходительно улыбнулась. – Готовься.

– К чему?

– К чему-то. – Соня засмеялась. – Сложно сказать, к чему именно, но все равно готовься.

Через год Маден вернулась.

Не одна.

Их не было дома дней десять, они водили своих стажеров на пробную отработку – веселый, ни к чему не обязывающий выход, по сути – большая игра, в которую охотно играли и стажеры третьего года обучения, и они сами. Возвращались, как думали, в пустой дом.

Однако в доме, к их вящему удивлению, обнаружилась дочь и… совсем молодой гермо, на вид – максимум лет двадцати.

– Кто это? – Обалдевший от неожиданности Скрипач, стоя на пороге гостиной, смотрел то на Маден, то на перепуганного гермо. – Син, ты язык проглотила? Ты почему здесь, ты же должна быть в университете!..

– Я его бросила. – В голосе Маден был страх, но одновременно – вот удивительно – какой-то отчаянный вызов. – Я туда больше не вернусь!

– Ладно, ладно, хорошо. – Ит обошел застывшего как статуя Скрипача, положил сумку со снаряжением на низкий резной столик и сел на диван. Гермо, стоявший молча у дальней стены гостиной, вдруг резко повернулся и скрылся в коридоре. Ит проводил его недоуменным взглядом. – Котенок, объясни толком, что произошло?

– Я… – Она переводила беспомощный взгляд с Ита на Скрипача и обратно. – Я… замуж вышла. Это мой муж, папа.

– А куда… э-э-э… пошел твой муж? – поинтересовался отмерзший Скрипач. – Он поздороваться не хочет?

– У него там его муж, – обреченно ответила Маден. – Мы… мы теперь втроем. Пап…

– Чего? – спросили они хором.

– Может, вы меня все-таки послушаете?.. Я побоялась, даже Владе и Соне не сказала. – Маден виновато опустила глаза. – Вы на меня не сердитесь?

– На тебя невозможно сердиться, – упрекнул Скрипач. – Расскажи все по порядку, и мы подумаем, что делать дальше.

Как выяснилось, Маден пробыла в университете всего полгода, больше не выдержала. Связаться с отцами она не рискнула, доступ к счету ей Обрели частично заблокировала, и проверяла каждый шаг, отслеживая и наставляя на путь истинный. Правдами и неправдами Маден достала денег и… сбежала, пройдя через сеть Ойтмана в один из отдаленных миров рауф. Там удалось подработать, и она, опасаясь преследования матери, прошла еще дальше – и уже в этом мире познакомилась с Гвеном и Отири. Ужасный мир, просто ужасный, и чудо, что потенциальные Встречающие там сумели выжить. Пять месяцев Маден с Гвеном трудились не покладая рук, кем придется, отказывая себе во всем, не гнушаясь любой, абсолютно любой работы, и с трудом набрали сумму на проход в систему Анлиона, а там помог Ри, и они, после месяцев скитаний, добрались кое-как до дома. Отири не может работать, его три года назад искалечили в уличной драке, вернее, даже не в драке, а в самом настоящем побоище – и теперь он ходит-то с трудом, постоянные головные боли, изуродованы кисти обеих рук, на лечение денег не было, он бы умер, если бы не Гвен, какая работа…